Михаил Ломоносов

В биографии, написанной Я. Штелиным, приводится такой эпизод: «Приведу один пример необыкновенного присутствия духа и телесной силы Ломоносова… Однажды в прекрасный осенний вечер пошел он один-одинехонек гулять к морю по большому проспекту Васильевского острова. На возвратном пути, когда стало уже смеркаться и он проходил лесом по прорубленному проспекту, выскочили вдруг из кустов три матроса и напали на него. Ни души не было видно кругом. Он с величайшею храбростию оборонялся от этих трех разбойников. Так он ударил одного из них, что он не только не мог встать, но даже долго не мог опомниться; другого так ударил в лицо, что он весь в крови изо всех сил побежал в кусты; а третьего ему уж нетрудно было одолеть; он повалил его (между тем как первый, очнувшись, убежал в лес) и, держа его под ногами, грозил, что тотчас же убьет его, если он не откроет ему, как зовут двух других разбойников и что хотели они с ним сделать. Этот сознался, что они хотели только его ограбить и потом отпустить. «А! Каналья! – сказал Ломоносов. – Так я же тебя ограблю». И вор должен был тотчас снять свою куртку, холстинный камзол и штаны и связать все это в узел своим собственным поясом. Тут Ломоносов ударил еще полунагого матроса по ногам, так что он упал и едва мог сдвинуться с места, а сам, положив на плечо узел, пошел домой с своими трофеями, как с завоеванной добычею, и тотчас при свежей памяти записал имена обоих разбойников. На другой день он объявил об них в Адмиралтействе; их немедленно поймали, заключили в оковы и через несколько дней прогнали сквозь строй».

Эта история приводится во многих статьях о биографии ученого.

Еще несколько примеров анекдотов – забавных историй, иллюстрирующих, каким остался в памяти современников Ломоносов. Многие воспоминания рассказывают о находчивости Ломоносова: «Остроумие позволяло поэту торжествовать над порицателями. Ломоносов не затруднялся в ответе. Современники его рассказывали, что однажды, встретясь с Сумароковым, который насмешливо спросил его: ходил ли на Парнас? – Ломоносов отвечал ему: ходил, да не видал там вас!»

Во многих анекдотах упоминается о широко известной вражде Ломоносова и Сумарокова. Вот еще одна история на эту тему: «Сумароков находил всегда возможность рассердить Ломоносова, упрекая его, что он, в оде своей на взятие Хотина, употребил быстро́ вместо бы́стро. Ломоносов, будучи раздражительного характера, приходил всегда от того в запальчивость, и оканчивал эту сцену обыкновенно сими словами: «как бы то ни было: бы́стро или быстро́, однако это ничуть не о́стро и не остро́».

Ломоносов легко сочинял стихотворные экспромты: «Некто Жуков, один из известных лиц в то время, родственник Сумарокова, при связях и богатстве, достигший почестей, любил ездить с пышностию, и по праву своего чина – цугом; ему случилось увидеть в Сенате Ломоносова в то самое время, как была сильная гроза. Ну, господин Пиит, сказал он ему, напиши стихи на приезд мой в Сенат во время грозы. Ломоносов не приготовляясь отвечал:

Меж многих цуков
В Сенат приехал цуком Жуков,
Дивятся все тому, дивится он и сам;
То как же не греметь во гневе небесам?»

А. С. Пушкин в статье «Из Москвы в Петербург», написал: «Сумароков был шутом у всех тогдашних вельмож: у Шувалова, у Панина; его дразнили, подстрекали и забавлялись его выходками. Фонвизин, коего характер имеет нужду в оправдании, забавлял знатных, передразнивая Александра Петровича в совершенстве. Державин исподтишка писал сатиры на Сумарокова и приезжал как ни в чем не бывало наслаждаться его бешенством. Ломоносов был иного покроя. С ним шутить было накладно. Он везде был тот же: дома, где все его трепетали; во дворце, где он дирал за уши пажей; в Академии, где, по свидетельству Шлецера, не смели при нем пикнуть». Пушкин отмечает «необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия» Ломоносова. «Жажда науки была сильнейшею страстию сей души, исполненной страстей», – пишет он.

Академик М. П. Погодин так описывал Ломоносова: «был видного роста, вспыльчив, веселого нрава, в обхождении ласков, в разговорах краток и остроумен, друзьям верен, покровительствовал упражнявшихся в науках, Поповского, семейство Рихмана; не хотел мстить врагам своим; желал богатства, чтобы удобнее и беспечнее предаваться ученым упражнениям».

Подобного рода рассуждения о натуре Ломоносова типичны: «Мы видели в нем знаменитого писателя, ученого человека; но я не сказал еще ничего о самом важном его достоинстве, не говорил о доброй душе его. С высоким умом он приял себе в дар от неба нежное и сострадательное сердце; с благородством мыслей он соединял благородство в поступках: имел завистников, но не обращал на них внимания; имел врагов, но не мстил им. С каким добродушием испрашивает он у своего Мецената (Шувалов будет жить в потомстве с Ломоносовым) покровительства семейству убитого громом профессора Рихмана! С каким беспристрастным усердием ученый ходатайствует за ученого!»