Михаил Кузмин

25 февраля 1911 года известный крайне правый депутат В. М. Пуришкевич вмешался в обсуждение Думой бюджета Министерства внутренних дел речью о состоянии русского театра. Эта речь была бы смешной — парламентский корреспондент газеты «Речь» сообщает, что она нередко прерывалась взрывами смеха, — если бы не была столь отвратительной. Используя совершенно фантастическую статистику, Пуришкевич пытался доказать, что русский театр захвачен евреями. О скончавшейся в 1909 году Коммиссаржевской и откликах на ее смерть прямо говорилось: «Апофеоз Коммиссаржевской — жидовская затея» ^[407]. Театр обвинялся в активном содействии революции, и оратор предупреждал, что он даже опаснее кинематографа. Как колыбель «атеизма» и всяческих «извращений», театр обвинялся в том, что являлся главным источником развращения нравственности, особенно студенческой (незадолго до этого в Московском и Петербургском университетах прошли серьезные студенческие волнения). Естественно, что Кузмин упоминался в этой речи, оказавшись в достойной компании: вместе с Блоком, Сологубом и Мейерхольдом ^[408]. Инцидент мог бы стать весьма серьезным, не укажи во время дискуссии один из депутатов, что Пуришкевич сам является драматургом, но почему-то его пьесы не пользуются ни малейшим успехом. Были опасения, что из-за связей Пуришкевича со двором Мейерхольд и его окружение могут быть изгнаны из Императорских театров. Однако этого не случилось, и уже через месяц в Александрийском театре состоялась премьера пьесы Юрия Беляева «Красный кабачок» в оформлении Головина и с музыкальным сопровождением Кузмина.

В это же самое время в суворинском Малом театре (театре Литературно-художественного общества) шли репетиции оперетты Кузмина «Забава дев». Премьера состоялась 1 мая 1911 года. Рецензии были прохладными, но публике оперетта понравилась ^[409]. Красочные костюмы и декорации Судейкина весьма способствовали успеху. Спектакль шел более двух месяцев и прекратился только с закрытием сезона. Песенка «Полетим далеко за море» сделалась «гвоздем сезона». Возобновление в новом сезоне (с обновленными куплетами) успеха уже не имело. И все же Кузмин получил весьма изрядную сумму, которую намеревался разумно потратить — в частности, со своим тогдашним любовником актером Н. Д. Кузнецовым (он играл в «Доме интермедий», но впоследствии никуда, сколько мы знаем, устроиться не мог — мешало пристрастие к алкоголю) отправиться в Париж. Но только, получив деньги, на следующее же утро Кузмин их не обнаружил: то ли потратил, то ли раздарил, то ли его обокрали…

Опереттой Кузмин живо интересовался всегда, считая ее несправедливо недооцененным музыкальным жанром. Высокомерно-снисходительный тон рецензий в русской прессе полностью подтверждал его мнение. Он восхищался французскими опереттами, но полагал, что их преобладание на сцене и презрение прессы к русским образцам жанра заставляют русских писателей и музыкантов совершенно напрасно его игнорировать. Для него самого жанр являлся настоящей находкой, и он спешил испробовать в нем свои силы. Однако следующая после «Забавы дев» его оперетта «Возвращение Одиссея», поставленная в Малом театре уже в сентябре, не имела никакого успеха, несмотря на вкрапленные в текст политические намеки.

В это время Кузмин уже возвратился и к стихам. В списке его произведений, составленном в 1920-е годы, под 1910 годом в разделе «стихи» следует единственная запись: «Стихи Князеву». Конечно, в этот год он писал стихи и другие, но краткость записи делает понятной важность того места, которое занимала личность В. Г. Князева в его личной и литературной биографии. Второй раз запись такого же типа встретится еще лишь один раз, и в случае еще более примечательном — под 1913 годом значится: «Юрочке».

Биография Всеволода Гаврииловича Князева в настоящее время довольно хорошо известна, так как исследователи ахматовской «Поэмы без героя» не могли обойти ее своим вниманием, — Князев послужил прототипом «драгунского корнета со стихами», одного из наиболее важных персонажей поэмы ^[410].

Насколько можно судить по дневнику Кузмина, он впервые обратил внимание на Князева 2 мая 1910 года при довольно странных обстоятельствах: «Оля <О. А. Глебова-Судейкина> вдруг шепчет: „Мих<аил>, уведи Сережу“. Оказывается, рядом со столиком сидел один из убийц его отца ^[411]<…> Мне очень понравился проходивший Князев. Вдруг он мне приносит две розы от Паллады. Пошел ее поблагодарить. Звала слушать стихи Князева. Она действительно очень красива».