Михаил Кузмин

Начала я писать опять от полного отчаяния, тут так адский <1 слово нрзб>, что только можно бить себе голову о косяки дверей, что я и делаю вот уже несколько дней. В<ячеславу> грозит сильная опасность от союза А<нны> Р<удольфовны>, М<аруси> и Л<идии?>, и только сильной любовью могу я ему помочь — ему грозит в связи с этим изменить земле, и только этим могу я ему помочь, а я душой и помышленьями тянусь, несмотря на все дела к К<узмину>. Третьего дня отчаянно плакала, и билась об стену, и сделала ему (В<ячеславу>) сцену, и ругала его, а про К<узмина> не могла решиться сказать. Ведь выход же есть один — уехать. Но туристами не хочу, не могу, слишком душа против этого, я тогда буду дурная с В<ячеславом> и только его раню, — а в Рим он сейчас не соберется — значит, он должен проехаться в Абиссинию[861], дальше от союза и всего. Вчера я опять, подав<ая> слабо, к<а>к всегда, и как<-то> холодно руку К<узмин>у (он в то же время, отвернувшись, говорил что-то кому-то), я стала отчаянно плакать, и только что, несколько успокоившись, легла, как пришла М<аруся>, и начался длинный сложный разговор о прислуге и о <2 слова нрзб>. Потом пришел В<ячеслав> попрощаться. Потом я решила от отчаяния писать немножко — ведь я же одна со своими мыслями и чувствами, и главное — страшными дилеммами, одна на белом свете, а это ведь так больно, что нельзя кому-нибудь все это сказать, — плача и прячась на груди, как Маме раньше.

P. S. Когда я увидела, что К<узмин> начинает развинчиваться из-за такого-то Белкина, мне стала опять приходить мысль, что если бы он мог полюбить настоящую женщину, он, м<ожет> б<ыть>, полюбил бы ее большой любовью, и окреп бы, сделался бы человеком. И вот я, зная, конечно, все это страшно <1 слово нрзб> и неопределенно, и так в воздухе, я решила просто дать ему возможность подружиться с хорошими женщинами (не M-me Benois или Толстая[862]). Себя ведь я же знала как абсолютно ему ни на что не годящуюся, и вот решила сблизить его с Дмитриевой[863] (я тогда ей очень увлекалась). Они сразу подружились, разговорились, спорили и т. д. Она и стихи ее ему понравились, и я искренне радовалась, не давая хода никакой ревности, задушивая ее.

Но теперь и здесь грустный крах. Д<митриева> совсем не то, что я думала — она, кажется, самая обыкновенная «баба» — и в том же А. Толстовско-Максином[864] духе — и потом я все терпела, но когда вчера у Лидии в комнате они, не обращая никакого внимания на ход игры, лежали на диване, болтали и смеялись, и потом интимно она заговорила о Белкине, а он отвечал ей тоже дружественно, мне нужно было все мое мужество и вся моя заледенел ость, чтобы не зареветь, как дикий зверь, которому всадили в бок кол раскаленный. Вместо этого я стала страшно оживленно руководить дальше всею репетициею. Вот и все — а когда бы К<узмин> со мной заговорил о Белкине… знаю я, что он сухо бы прекратил сразу разговор. Вот так дела обстоят. Вот как мне нужно жить. C’est rude <2 слова нрзб>!

Воскресенье 15.11.09.

Сегодня весь день была в полном отчаянии и не знала, что делать, что говорить В<ячеславу>, как объяснить, что я отхожу от него… Потому, когда побыла с ним после того, к<а>к он проснулся, не помню как, но меня вдруг озарил какой-то свет, я поняла, что я не должна так его любить, к<а>к люблю, с ревностью, и compagnie, влюбчиво, а должна любить его всего не высшею любовью, желая ему только добра и света. А сама должна уехать, скорей уехать с В<ячеславом>, к<а>к это мне сейчас не хочется. Когда я потом пошла завтракать, К<узмин> встретил меня с какой-то светлой улыбкой, впрочем забыв, что утром мы уже не только виделись, но и чай пили вместе. Когда он затем пошел к себе, из комнаты его доносился par bouff'ees ладан, кот<орый> он курил, вероятно, в печке. Этот запах рождал во мне какой-то свет и радость. Но все-таки мне непонятно, к<а>к человек может соединять в одно время ладан с Белкиным. Вечером он заявил, что перешел на ты с Б<елкиным>, Гюгюсом[865] и Нувелем. Как это уродливо, что такой переворот для него, к<а>к называть кого-нибудь ты (ведь он и братьям своим гов<орит> вы) с таких личностей, кот<орые>, к<а>к G<"ug"us> и Б<елкин> не имеют права гов<орить> ему ты. Но хочу только одного — ехать! ехать! ехать!

18–12–09.

Вячеслав, вернувшись от «Понсихи», рассказал, что она ему говорила о любви, т. е., что она отрицает возможность бесконечно безнадежно любить, любовь в конце концов исчезнет, и указала рецепт…..!! гомеопатический (!!?)

Насчет рецепта я крайне скептична, а насчет невозможности бесконечной влюбленности согласна. И Женина знакомая, влюбленна<я> страстно и безнадежно уже 20 лет в Гучкова, — я абсолютно не доверяю.

По-моему, 4 исхода:

1) «каннибальская песнь» — самый редкий, но самый пленительный

2) осинушка

3) разлюбить

4) монастырь, причем он может быть и в миру — тогда любовь преображается и человека преображает.