Михаил Карпов

Косыгин был умнейшим хозяйственником, и собственно во многом благодаря ему экономика СССР оставалась на плаву — при всей ее ущербности и нежизнеспособности. Теперь, когда весь упор сделали на развитие экономики, Косыгин работал днями и ночами, пользуясь предоставленной ему возможностью делать то, о чем он мечтал всю свою жизнь. Фактически ему дали карт-бланш на рывок вперед — без ограничений и оговорок. Предварительно наметив путь — исходя из тех заметок, что я передал Шелепину. Это мне по секрету рассказал Семичастный в одну из наших с ним встреч. И я был очень рад, что Косыгина не затронули наши бурные реформы.

Министра иностранных дел я особо не знал. Поставили его министром — да и ради бога. Как тем более замов. Не интересовался этим народцем в свое время. А то, чем я не интересовался, о чем не читал — как я могу это знать? Я ведь к мировому банку знаний не подключен…

Двигатели боинга ревут, пыль по аэродрому несется — ковровые дорожки едва не сдувает. Вот же показуха! На кой черт нужны эти дорожки?! Без них нельзя, что ли?!

Толпа встречающих — человек сто. Плюс почетный караул, плюс оркестр. В общем — несколько сотен человек кроме тех, кого не видно. А кого не видно? Снайперов, конечно. Плюс незаметные люди, коими наводнили весь аэропорт и прилегающие территории. Ведь все может быть — в том числе и провокации со стороны…кого? Ну…какого-нибудь ГКЧП, к примеру. Тех, кому не понравились реформы.

Двигатели боинга в последний раз взревели и начали затихать. Турбины свистели все тише, тише…и вот уже совсем не слыхать. Трап подкатил к борту, дверь в самолет открылась — после паузы в несколько секунд. И вот — по трапу спускается президент США! Нет, не так — Президент Соединенных Штатов Америки! Уважу, все-таки не какая-то там банановая странишка с опереточным диктатором. Эта страна всосала в себя столько мозгов, что хватит их на весь мир. «Дайте мне усталый ваш народ…» — как там написано на статуе Свободы? Дали. Вот и живут теперь нашими усталыми народами…

Следом за президентом, чуть сзади — Пэт Никсон. Практически не изменилась со времени нашей последней встречи, такая же элегантная, с дежурной, но вполне сердечной улыбкой на лице. Без Первой Леди такие визиты нежелательны.

С Шелепиным была его жена Вера Борисовна, о которой я не знал практически ничего, кроме того, что она была учительницей, на год младше мужа, и что любили они друг друга всю жизнь. Вера Борисовна пережила мужа. Внешне ничем не примечательная брюнетка в кремплиновом костюме, она вела себя сдержанно, спокойно, как и подобает Первой Леди советского руководителя. Не лезла вперед как горбачевская жена, но и не тушевалась. Быть женой генсека это тоже работа. Хотя в СССР и не принято выпячивать своих жен. Жена советского руководителя должна всегда быть в тени мужа и оттуда не вылезать. По крайней мере, до Горбачева существовало именно такое правило.

Мы с Ольгой наблюдали за происходящим из самых задних рядов, как бедные родственники, и честно сказать я чувствовал себя гостем на абсолютно чужой свадьбе. Зачем я здесь? Кому я тут нужен? Сидел бы лучше в своей квартире, да начитывал новые страницы книги. Какого черта я тут торчу?

Но все изменилось буквально в считанные минуты. Сразу после того, как Никсон поручкался с Шелепиным и основным составом встречающих, он остановился, пошарил взглядом по толпе и что-то сказал Шелепину, хмуря лоб и оглядываясь на жену. Мне хорошо было видно — при моем росте (по-моему я подрос как минимум сантиметра на три и торчал на 190 сантиметров над землей плюс каблук ботинка) я смотрел поверх голов приземистых плотных чиновников, да и зрение у меня теперь было просто первоклассное. Хотя я всегда отличался очень даже хорошим зрением, что для снайпера жизненно необходимо. Ну так вот — буквально после первых же слов Никсона ко мне быстрым шагом, почти подбежал один из незаметных людей, которые образовались будто из воздуха и попросил пройти к президенту и генсеку — это распоряжение Шелепина. И мы с Ольгой пошли сквозь расступающуюся толпу, чувствуя себя чем-то ледокола «Ленин». Льды расступаются, и мы весело шлепаем себе по чистой воде.

Я чувствовал взгляды, слышал отзвуки перешептывания, и надо сказать, что эти самые взгляды не все были добрыми и сердечными. Меня просто-таки окатывали волнами неприязни, и…зависти. Ну как же — это меня, простого писателя генсек вывел в первые ряды! Это меня президент США попросил представить ему пред ясные очи! Это ли не завидно?

— Майкл! — Никсон широко улыбнулся и потряхивая мою руку оглянулся на жену — Пэт, посмотри кто здесь! И его секретарь тут!

— Привет, Майкл! — жена Никсона улыбнулась, и мне показалось, что улыбка вышла на самом деле искренней. Она на самом деле была рада нас видеть.

— Олга, привет! — чудовищный американский акцент едва не заставил меня улыбнуться. «Олга» — с ударением на «а».