Михаил Карпов

— Знаете, у меня такое ощущение, что за годы вашего творчества вы разочаровались в идее социализма. Вначале вы со всем своим писательским талантом поддерживали построение коммунистического общества, а потом…потом вы резко разочаровались. И начали тихо-тихо сползать в либерализм. Но даже не в этом дело. Вот, например, ваша идея о том, как в коммунистическом обществе будут воспитывать детей. Это на самом деле ужасно. Дети, которых отобрали у родителей, поместили в интернат, дети, которым не позволяют совершать ошибки, за которых решают мудрые Наставники — что это такое? Это на самом деле ужас. Не дай боже нам такое общество, в котором уничтожат семью, в котором детей будет воспитывать государство в интернатах! Моральных уродов, которые представления не имеют, как воспитывать детей! Как заводить семью! Уверен, вы вскорости поняли, что именно описали, и ужаснулись. И пошли в обратную сторону. Заняли позицию, полностью противоположную прежним своим убеждениям. А ведь истина всегда посередине. Сдается мне, что теперь вы будете писать так, чтобы в иносказательной форме критиковать советскую власть. И это очень жаль. На примере вашего «Пикника на обочине» — из ваших книг ушло искрометное веселье, которое прослеживается в первой части того же «Пикника», ведь насколько я знаю, между написанием первой части и остального романа лежит промежуток в десять лет. И вот в эти десять лет вы полностью изменились. Разочарование, безнадега, душевный упадок так и льется со страниц второй части этого романа. Как и последующих книг — уверен в этом. Что вас так потрясло, что заставило разочароваться в социалистической идее — я не знаю. Но факт есть факт — вы теперь ярые противники социализма, а это ошибка.

— И вы что, на самом деле верите, что коммунизм можно построить?! — запальчиво выкрикнул Борис Стругацкий.

— Увы…не верю — тихо сказал я — Коммунизм, общество, где все справедливо, где всем по труду, по заслугам, где нет никакой собственности, а все общее, где люди светлы и чисты помыслами — он невозможен. Если не будет власти, не будет жесткой структуры, удерживающей людей от плохих поступков — настанет хаос, люди превратятся в зверей, руководимых только инстинктами. И в конце концов снова возникнет власть, на вершину которой вылезет самый сильный, самый жестокий. Вы же сами писали об этом в своем «Трудно быть богом». А вот социализм — возможен, и не только возможен, он обязателен! Поверьте человеку, уже достаточно пожившему в США. Мы здесь имеем много такого, о чем в Америке только мечтают! Безопасность! Гарантированное медицинское обслуживание! У нас никто не умирает от голода! Да, многое мне не нравится, и я уверен — руководство страны думает над недостатками нашего строя, и будет их исправлять. Но в общем и целом, наш строй гораздо более перспективен в развитии, чем строй хапужнического, не сдерживаемого законами капитализма! Нам нужно взять лучшее из социализма, лучшее из капитализма, и пойти своей дорогой. В конце концов, умный человек не гнушается взять правильные идеи даже у идеологических противников. Повторюсь — социализм, это наше будущее!

Я помолчал, улыбнулся и предложил:

— Ну что, теперь пускай мой секретарь соберет записки из зала. И не только из зала! Те, кто стоят снаружи, тоже должны иметь право задать вопрос.

Ольга встала, достала заранее для этого приготовленный пластиковый пакет с какой-то рекламной картинкой (Из США приехал) и пошла вдоль рядов, собирая записки. Смотреть на нее — одно удовольствие. Мужики — просто шеи свернули, разглядывая ее загорелые ноги и круглый задок.

— Ну а пока она собирает — еще есть вопросы? — спросил я, оглядывая зал. И снова откликнулись Стругацкие, теперь Аркадий:

— Ну и какой вы видите нашу литературу в будущем? А конкретно — фантастику? Что, теперь все станут читать такие сказки, которые пишете вы? Кстати, вы так и не ответили — о чем писать фантастам, чтобы добиться вашей популярности? Такие же сказки о драконах и магах?

— А почему бы и нет? — усмехнулся я — Если людям нравится читать про драконов и магов — почему бы не написать?

— Так вы конъюнктурщик? — не унимался Стругацкий — вы пишете на потребу?

— А вы пишете только для себя? Не для людей? Если некто пишет не для людей, а только для себя, это называется медицинским термином: «графоман». Писатель пишет для людей, он учитывает их интересы. Если им нравится про драконов — так почему не дать им драконов? Если им нравится читать про мальчика-волшебника, так я дам им мальчика-волшебника! Это просто, и это правильно! А то, что параллельно, ненапряжно и завуалированно я даю им некие идеи — так и это правильно. Если после прочтения моих книг человек стал лучше, чище, добрее — разве не в этом цель писателя? Или он обязан только жечь глаголом, ниспровергать и потихоньку пинать власть? Риторический вопрос.

На сцену поднялась Ольга с пакетом, наполненным записками. Я взвесил пакет на руке и недоверчиво хмыкнул:

— Товарищи, если я отвечу на все…мы тут на неделю застрянем! Оставляю за собой право остановиться, когда захочу! Ну что же, начнем…