Читаем Михаил Юрьевич Лермонтов полностью

С критиком своим, застенчивым нелюдимом Белинским, Лермонтов еще мог сойтись, и только однажды, в феврале 1840 года, когда поэт за дуэль с сыном французского посланника Барантом был посажен в ордонансгаус, перед вторичной ссылкой на Кавказ, Белинский по душе наговорился с ним.

— Ну, батюшка, в первый раз я видел этого человека настоящим человеком! — рассказывал Белинский Панаеву сейчас после свидания своего с Лермонтовым. — Вы знаете мою светскость и ловкость: я взошел к нему и сконфузился по обыкновению. Думаю себе: ну зачем меня принесла к нему нелегкая? Мы едва знакомы; но потом у нас завязался как-то разговор об английской литературе и Вальтере Скотте. «Я не люблю Вальтера Скотта, — сказал мне Лермонтов. — В нем мало поэзии. Он сух». И он начал развивать эту мысль, постепенно одушевляясь. Я смотрел на него — и не верил ни глазам, ни ушам своим. Лицо его приняло натуральное выражение: он был в эту минуту самим собою… В словах его было столько истины, глубины и простоты! Я в первый раз видел настоящего Лермонтова, каким всегда желал его видеть. И он перешел от Вальтера Скотта к Куперу, и говорил о нем с жаром; доказывал, что в Купере несравненно более поэзии, чем в Вальтере Скотте, и доказывал это с тонкостью, с умом и — что удивило меня — даже с увлечением.

Боже мой! Сколько эстетического чутья в этом человеке! Какая нежная и тонкая поэтическая душа в нем! Недаром же меня так тянуло к нему… А ведь чудак: он, я думаю, раскаивается, что допустил себя хоть на минуту быть самим собою!..

По пути на Кавказ Лермонтов проездом остановился в Москве, и здесь, у князя Одоевского, увидел его известный немецкий поэт-переводчик Боденштедт, который так описывает наружность нашего поэта:

«У вошедшего была гордая, непринужденная осанка, средний рост и замечательная гибкость движений. Вынимая при входе носовой платок, чтобы обтереть мокрые усы, он обронил на пол бумажник или сигарочницу и при этом нагнулся с такою ловкостью, как будто был вовсе без костей, хотя плечи и грудь были у него довольно широки. Гладкие, слегка вьющиеся по обеим сторонам волосы оставляли совершенно открытым необыкновенно высокий лоб. Большие, полные мысли глаза, казалось, вовсе не участвовали в насмешливой улыбке, игравшей на красиво очерченных губах молодого человека. Одет он был не в парадную форму: на шее небрежно повязан черный платок, военный сюртук не нов и не до верху застегнут, из-под него виднелось ослепительной свежести белье».

<p>XII</p>

Повод дуэли Лермонтова с Барантом был самый пустой: на балу у графини Лаваль они повздорили из-за каких-то слов Лермонтова, в которых тот отказался извиниться. Дрались они за городом, близ Парголова, сперва на шпагах. После легкой царапины, которую противник нанес поэту, они обратились к пистолетам, но Барант промахнулся, а Лермонтов выстрелил на воздух. Тогда враги помирились. Но Лермонтову, как русскому офицеру, эта история не прошла даром: его вторично услали на Кавказ, в Тенгинский пехотный полк.

Такой внезапный отъезд за тридевять земель был для Лермонтова тем досадливее, что он только что приступил к печатанию в Петербурге отдельным изданием своего «Героя нашего времени». Уже на Кавказе прочел он о своем романе большую критическую статью Белинского. Восторгаясь поэтическим и искусным изложением «повести», критик замечает, что «каждое слово в ней так глубоко знаменательно, самые парадоксы так поучительны) каждое положение так интересно, так живо обрисовано! Слог повести — то блеск молнии, то удар меча, то рассыпающийся по бархату жемчуг!»

Вскоре вышла из печати и небольшая книжка стихотворений Лермонтова. После Пушкина ни один сборник стихов не возбуждал такого общего внимания. Журналы, в которых Лермонтов не печатался, старались, правда, умалить его значение; но голос Белинского заглушил опять все остальные. Обещая вскоре подробнее поговорить о новой книжке, Белинский в небольшом библиографическом отзыве указывал читателям «на алмазную крепость и блеск стихов» молодого поэта, «на дивную верность и неисчерпаемую роскошь поэтических картин». «Кроме Пушкина, — говорил он, — никто еще не начинал у нас такими стихами своего поэтического поприща и так хорошо не олицетворял мифического предания об Иракле, который еще в колыбели, будучи дитятею, душил змей зависти».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии