Михаил II

Сейчас сидя в царском поезде, на всех парах несущемся обратно в столицу, я понимал, что ничего у меня не вышло. Слишком мало времени я занимался ставкой, но больше сидеть в Могилёве было невозможно. Была уже середина января 1917 года, а в нашей с Кацем реальности в конце февраля грянула первая русская революция. В этой реальности признаков надвигающегося коллапса не чувствовалось. Даже забастовок и демонстраций не наблюдалось. Все страсти кипели в Думе. Князь Львов на себе испытал, что значит быть премьер-министром. Именно его я назначил на эту должность, чему он первоначально был рад, а сейчас, наверное, плюётся и мечтает, как бы вернуть всё назад. Когда он сам обличал творящийся в стране бардак и вороватое правительство. А сейчас его бывшие коллеги и товарищи вытаскивают его грязное бельё и страстно обличают нового премьер-министра во всех смертных грехах. И как мне сообщал Кац в своих ежедневных зашифрованных телеграммах, главную скрипку в этом оркестре горлопанов начал играть Керенский. Этот человек у нас с Кацем был на заметке, мы даже обсуждали свои действия по отношению к этой личности, засветившейся и в нашей реальности. Была даже мысль обнулить его, как великого князя Николая Николаевича, Но немного подумав, пришли к выводу, что так делать ни в коем случае нельзя. Не стоит чинить ему и особых препятствий, платя журналистам и газетам за материалы, направленные против Керенского. Нельзя убирать маркер, показывающий общественные настроения и готовность народа начать большую бучу. Так вот Керенский в последнее время оживился, что автоматически влекло отвинчивание краника финансовой и продуктовой интервенции в самые проблемные места российского общества. А это, несомненно, были самые крупные города империи. Я, занимаясь армейскими делами, о многих вещах, происходящих внутри гражданского общества, не знал. Конечно, регулярно получал аналитические записки о положении в Петрограде от генерала Попова и представлял, какие процессы бурлили в столице. Кроме информации, поступающей от Каца и генерала Попова, я доверял ещё докладам ротмистра Тиборга, который ежедневно докладывал мне о реальном положении в стране и в армии. Не те слащавые, верноподданнические и обязательно оптимистические доклады, представляемые генералом по особым поручениям, а реальные сведения и даже негативные высказывания людей об императоре. О том, что ругают и матерят правительство и командование армией, мне было известно из многих источников. Но о том, что в этот нелицеприятный список начали добавлять и Михаила, докладывал только Тиборг, у которого были довольно обширные связи в университетской среде. Многие его родственники или учились, либо преподавали в Московском, Казанском и Петроградском университетах. А информации Тиборга я верил – проверенный человек, именно он информировал меня о настроениях солдат в армии Сахарова, когда я сидел в Луцке. Ещё тогда я отметил дар тогда ещё прапорщика Тиборга к анализу и умению раздобыть информацию, порой даже с риском для своей жизни. Такой человек был нужен для нашего с Кацем дела, и я начал продвигать прапорщика. После приезда в Петроград определил его в службу генерала Попова. Но в аналитическом отделе Николая Павловича он прослужил недолго. Командиром мехгруппы он формально оставался, но я взял ротмистра Тиборга с собой в Могилёв, посчитав, что ничего страшного не произойдёт, если капитан Пригожин ещё пару недель побудет врио. И пока я вёл бесконечные разговоры с генералами ставки, Тиборг, перерывая горы газет, общаясь с простыми горожанами и солдатами, а также получая информацию от родственников, ежедневно мне делал доклад – о настроениях в университетской среде, о чём пишут газеты, включая и запрещённые (типа «Искры»), а также какие разговоры ходят среди горожан и солдат.