Наши знания о причинах первой революции были, конечно, дилетантскими и основывались на убеждении, что это была никакая не революция, а обычный дворцовый переворот. В ходе которого новая буржуазная элита потеснила старую – аристократическую. Исходя из этого, мы считали, что нехватка хлеба была инспирирована специально, чтобы вызвать недовольство населения крупных городов центральной России и прежде всего столицы. Организаторами этой комбинации были верхушка Думы и самые большие денежные мешки. А из объективных факторов нехватки хлеба мы признавали два. Один выдвинул Кац, прочитавший в своё время работу Солженицына – в «Размышлениях над Февральской революцией» он писал: «Установлено, что часть петроградских пекарей продавала муку в уезд, где она дороже, а немало петроградских пекарей вскоре станет большевиками». А также упоминал об организации хлебной блокады Петрограда силами пробольшевистски настроенных железнодорожников. Я тоже кое-что читал по этому поводу и в копилку объективных причин нехватки в столице хлеба добавил и свои сведения. А именно то, что вычитал в какой-то статье. В ней писалось, что игумен Серафим (Кузнецов) в книге «Православный царь-мученик» (издана в 20-е годы в Пекине) утверждал: «Зимой 1917 года сильные снежные заносы замедлили движение поездов, что создало угрозу снабжению столицы». Но всё это были наши с Кацем знания, почерпнутые из книжек, а начальник Петроградского охранного отделения, несомненно, обладал более объективными сведениями.
На мой прямой вопрос о причинах нехватки хлеба в Петрограде начальник охранного отделения ответил: муки меньше не стало, а вот население Петрограда резко выросло из-за мобилизации и беженцев. К тому же случился призыв в армию «очередного возраста хлебопеков», из-за чего «не стало хватать очагов для выпечки достаточного количества хлеба». Это заявление начальника Петроградского охранного отделения генерала Глобачева подстегнуло Каца, до этого молчащего. Видно, задел тот своим заявлением какую-то струнку души моего друга. Как же, кто-то знал больше, чем великий аналитик Кац. По традиции двадцать первого века, он сразу же стал троллить представителя реальной власти империи – засыпать того вопросами, зачастую не связанными с темой нашей беседы. Тот, естественно, поплыл – начал путаться и повторяться. Я уже хотел прийти на помощь генералу, но троллинг прервался сам собой. Дверь кабинета внезапно распахнулась, в проёме возникла фигура Первухина и трагичным голосом воскликнула:
– Государь, беда! Ротмистр убит, карета обстреляна из пулемётов, много погибших всадников вашей охраны!
Глава 6
Выкрик Первухина был как ушат холодной воды. Только сел поговорить с умными людьми о том, как будем ненасильственными методами преодолевать сложившуюся ситуацию, так бац тебе – снова жизнь подсовывает смерть и события, далёкие от гуманизма и мирного города. Где-то в глубине души надеялся, что, ликвидировав финских егерей, я обескровил заброшенную в Петроград германскую агентуру. И, по крайней мере до весны, она будет не в состоянии проводить крупные операции. Отдельные теракты и покушения на императора возможны, но, чтобы их сорвать, достаточно небольших сил и стандартных мер предосторожности. Но нападение на кортеж императора, сопровождаемый сотней джигитов, это крупная операция, в которой задействовано не менее роты хорошо подготовленных бойцов и к тому же пулемёты. Спланировано тоже неплохо, ведь, по существу, поставленная цель достигнута – пассажир кареты убит. Организаторы теракта ведь не знали, что император предпочтёт автомобиль роскошной карете, сопровождаемой брутальными всадниками. Эти мысли промелькнули молниеносно, а затем в душе начала разрастаться тоска и жалость к погибшему Хохлову. «Эх, Генка, Генка, получается, подставил я тебя, – возникла в голове сумбурная мысль. – Хотел как лучше, а получилось очень гнусно и трагично. Думал, прокатишься на шикарной царской карете, отдохнёшь душой от фронтовых будней, перед тем как получишь приказ о назначении командиром мехгруппы. Эх, ротмистр, остановили тебя враги на взлёте, но обещаю, что легче им от этого не станет».