Михаил Федорович

А это, на наш взгляд, не так. Анализ так называемой «программы патриарха Филарета» показал, что в первые годы после его возвращения можно говорить не об осуществлении какого-то заранее продуманного плана реформ, но лишь о самых общих целях, движение к которым и диктовало власти принимаемые решения. Указы царя и Боярской думы чаще всего зависели от челобитных или выписок по делам, рассматриваемых на думских заседаниях, и следовали заведенному прежде приказному порядку. Это не значит, что власть московских государей не была инициативной, что Михаил Федорович вместе с отцом не продумывали своих действий или не учитывали последствий тех или иных поступков. Но им совсем не обязательно было заниматься для этого какой-то идеологической подготовкой. На всю их деятельность сильнейшее влияние оказывали фундаментальные ценности; достаточно было того, что царь и патриарх издавали указы во имя восстановления прежнего порядка вещей, установленного «прирожеными государями», и защищали православие. Лучше патриарха Филарета Никитича никто не мог олицетворять такую преемственность с прошлым веком. Правда, современникам было понятно и другое: опыт Смутного времени тоже нельзя было отменить, как нельзя было уйти от решения проблем, рожденных им.

Поступали ли челобитные, выходил ли на улицы «мир», приходили ли «вести» о появлении врагов на границах, — все это сразу же запускало механизм рассмотрения «дел». Нет никаких признаков того, что патриарх Филарет Никитич вникал во все тонкости управления; наоборот, распоряжения судьям московских приказов шли от царя и Боярской думы. В этот период царствования Михаила Федоровича Боярская дума в основном сохранила свое первенствующее значение, хотя ее роль коллективного советчика перешла теперь к патриарху Филарету. Уже ни один «сильный человек» в Думе не мог влиять на царя Михаила Федоровича, как раньше, поскольку все такие влияния нейтрализовались патриархом. Показательно и то, что в 1620-е годы прекращается практика земских соборов, так как в присутствии патриарха становился лишним любой мирской совет, даже «всей земли».

Суть происходивших изменений состояла в том, что с приездом патриарха Филарета Никитича утверждалось и развивалось самодержавие, а не двоевластие московских государей. Е. Д. Сташевский заметил, что при новой династии стала складываться своя общественная философия, но не совсем удачно назвал ее философией «общего блага». Если же обратиться к источникам, то можно увидеть достаточно простую, даже банальную вещь. «Философской системой» патриарха, ради которой он трудился более всего, была самодержавная власть московских государей[328]. Формально это нашло отражение во введении новой государственной печати после 25 марта 1625 года, когда в титул царя Михаила Федоровича было добавлено слово «самодержец», а над головами орлов появилась «коруна»[329]. Но главное состояло в том, что именно патриарху Филарету Никитичу удалось убедить царя Михаила Федоровича воспринять философию власти, идущую от Ивана Грозного, а не от традиций Смуты. С одним «маленьким», но важным уточнением, которое внесли время и, возможно, характер самого царя Михаила Федоровича. Самодержавная власть перестала казнить и тиранить собственных подданных.

Часть третья Последние годы

Глава одиннадцатая «Сильные люди»

Правительства царя Михаила Федоровича. — При дворе государя. — Государевы великие дьяки