Михаил Федорович

Пока войско царя Михаила Федоровича осаждало Смоленск, по всей границе с Речью Посполитой разворачивалась «литовская война». Она была тесно связана с боями за Смоленск, но у этой войны были и свои цели: отвоевать другие города и уезды, которые также были потеряны в Смуту, и утвердить там власть царя Михаила Федоровича. На деле с обеих сторон война превратилась в карательные экспедиции, где никто не уступал друг другу в жестокости: ни русские войска, запустошившие, к примеру, посады Гомея (Гомеля), Кричева и Мстиславля в походах 1614–1617 годов, ни так называемые «лисовчики» — польско-литовские отряды Александра Лисовского, страшным рейдом прошедшие во второй половине 1615 года по Северской земле [116]. Допустивший поход Лисовского в замосковные уезды воевода князь Михаил Петрович Барятинский по указу царя и приговору Боярской думы был наказан и посажен в тюрьму. В разрядные книги специально внесли запись о жестоком унижении воеводы, которому велено было сказать при аресте, «что ты, князь Михайло вор, жонка, а не слуга, сделал изменою, шел мешкотно, и за твоим многим воровством Лисовской с многими литовскими людми многие городы повоевал и пожег; да велено его бить по щекам, да велено князь Михайла привесть к виселице, а от виселицы воротя, послать в тюрму тотчас» [117].

Снятие войсками царя Михаила Федоровича осады со Смоленска снова открыло польским войскам дорогу на Москву. Наступил последний, может быть, один из самых критических этапов Смуты начала XVII века — поход королевича Владислава в Московское государство. Главная опасность для царя Михаила Федоровича состояла в том, что королевич оспаривал права на русский престол, ссылаясь на давнюю присягу 1610 года, а московские послы, ездившие «призывать» королевича Владислава в Москву на царство, по-прежнему удерживались в Речи Посполитой. И Михаил Федорович не мог не учитывать того, как скажется прямое военное столкновение с королевичем на судьбе его отца митрополита Филарета. Не случайно в мае 1617 года в наказе при раздаче золотых за службу под Дорогобужем он вспоминал митрополита Филарета: «То сделалось… отца нашего великого господина преосвященного митрополита Филарета Никитича и матери нашие великие государыни иноки Марфы Ивановны молитвами» [118].

Тревожные «литовские вести» о начавшемся походе королевича Владислава пришли в августе 1617 года. Для сбора ратных людей были отправлены в Ярославль князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский и в Муром боярин князь Борис Михайлович Лыков. Для своего похода на Москву королевич избрал известный маршрут: Дорогобуж — Вязьма — Можайск. На этот раз военная удача отвернулась от московского войска, и уже в октябре 1617 года были потеряны Дорогобуж и Вязьма. По сообщению разрядных книг, «в Дорогобуже посадские люди и казаки изменили, город Дорогобуж сдали королевичю», а «из Вязмы все побежали, дворяне, и дети боярские, и казаки, а Вязму покинули и пришли в Можаеск» [119]. Но главная вина была возложена на воевод князя Петра Ивановича Пронского и князя Михаила Васильевича Белосельского: их приказали, сковав, привезти из Можайска в Москву.

Приход польско-литовских войск в Вязьму угрожал целому ряду других городов. Поэтому правительство царя Михаила Федоровича спешно послало воевод боярина князя Бориса Михайловича Лыкова и князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского, собиравших летом войска в Ярославле и Муроме, соответственно в Можайск и на Волок. Еще один польский отряд в самом начале кампании пришел под Козельск воевать «калужские места». Пришлось в октябре 1617 года посылать в Калугу боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского с ратными людьми. Головы с сотнями, посланные из Калуги, воевали в конце 1617 года с литовскими людьми в Козельском, Мещовском и Медынском уездах.

Основные же силы поляков во главе с королевичем Владиславом находились под Можайском. Конец 1617-го — первая половина 1618 года заполнены известиями о сражениях с войском королевича. В марте 1618 года начались было приготовления к съезду с польскими послами: Андреем Липским, епископом Луцким, Петром Ополинским и литовским канцлером Львом Сапегой, чтобы «говорити с ними о миру» [120]. Но время для мирных переговоров еще не пришло, и военные действия продолжились.