Михаил Бахтин

Но вернемся к воспоминаниям Кукановой, которые достаточно точно воспроизводят канву не только «предкремлевских», но и «послекремлевских» событий жизни Бахтиных: «Когда закончился срок их пребывания в больнице, надо было решать, что делать дальше. Условием их возвращения в Саранск, как считал Михаил Михайлович, была все та же партлечебница. Мы стали добиваться места, но на этот раз у нас ничего не выходило. Пришлось Александру Михайловичу пойти на поклон к первому секретарю обкома партии, но он не дал согласия. “Когда построим новую больницу, тогда пожалуйста”, — сказал он. И тогда Бахтины решились переезжать в Гривну, недалеко от Подольска, в дом престарелых. Находясь в этом доме (с мая 1970 года. — А. К.), Михаил Михайлович не оставлял надежду на возвращение в Саранск, хотя условия жизни в Гривне были неплохие. К ним очень хорошо относились. Бахтиных всегда и везде понимали и ценили простые люди. Гривна находилась не так уж и близко от Москвы, друзья навещали их редко, в особенности зимой. Они оказались в одиночестве, что особенно удручало Михаила Михайловича. Летом, кажется 1970 года, по просьбе учителей Подольска и Гривны, Михаил Михайлович прочитал им лекцию о Достоевском. Они просили, чтобы эти лекции повторялись. На этой встрече был С. Г. Бочаров с дочерью Машей и мы с сыном Мишей».

Добавим, что бытовые условия в доме престарелых, в котором поселились Бахтины, были действительно неплохими. Помимо отдельной жилой комнаты, располагавшейся на первом этаже трехэтажного дома, Бахтину предоставили рабочий кабинет с письменным столом, где его никто не отвлекал. Однако сама атмосфера дома престарелых — «богадельни» — не могла способствовать ни хорошему настроению, ни творческой активности. «Я не могу работать в условиях, где мерой отсчета является смерть», — жаловался Бахтин Сарре Лейбович.

Кроме того, стало стремительно ухудшаться состояние здоровья Елены Александровны. День ото дня она теряла не только силы и память, но и саму волю к борьбе с болезнью. «Теперь я твердо знаю, что не хочу больше жить. И чем раньше я умру, тем лучше… Я теперь Михаилу Михайловичу только обуза, помеха…» — говорила она посетителям.

В конце ноября 1971 года Елену Александровну перевозят в больницу города Подольска. Друзья Бахтина добились, чтобы его поместили в одну палату с женой. Трагическая развязка неумолимо приближалась. 14 декабря Елены Александровны не стало.

После похорон, состоявшихся на Введенском кладбище Москвы, Бахтин вернулся в подольскую больницу, так как еще не избавился от тяжелых симптомов недавней пневмонии. Пока продолжалось лечение, «опекуны» Бахтина решали, как устроить его дальнейшую жизнь. Это было сделать достаточно сложно, поскольку он, как и ушедшая Елена Александровна, перестал видеть смысл в продлении существования. Кожинов так описывает сложившуюся ситуацию: «…после смерти Елены Александровны… <…> Михаил Михайлович… <…> пребывал в тяжелейшем положении. Знаете, если бы я сам этого не видел, то любые свидетельства счел бы ложными: но Михаил Михайлович действительно в течение суток стал другим человеком. Он стал совсем маленьким, совершенно жалким… Так в нем поражала какая-то монументальность, а смерть жены разрушила ее совершенно. Он даже потом рассказал, что вообще собирался умереть, но в последний момент передумал. Кстати, он не раз повторял: “Смерть наступает тогда, когда есть сигнал из какого-то высшего духовного центра человека… Только тогда человек умирает…” Ну, конечно, речь идет не о какой-нибудь чудовищной травме… Но во время болезни, он говорил, есть приказ, отдаваемый вот этим самым внутренним центром, — жить дальше или умереть… Михаил Михайлович прожил еще 4 года. Правда, это было скорее уже медленное умирание, но тем не менее… И когда он остался один, то категорически отказывался у кого-либо поселиться… Я его хорошо понимаю: это очень неприятно — осознавать, что ты будешь кому-то как бы в тягость и прочее… Я приглашал его поселиться у себя, но он сразу отклонил все разговоры об этом (приглашали Бахтина переехать к ним в Саранск и супруги Кукановы, но Бахтин отказался и от этого предложения. — А. К.). И тогда мы устроили Михаила Михайловича в переделкинский Дом творчества».