Микенский цикл

И Ее серебристый смех – легкий, такой знакомый.

– Узнаешь, наглый скворец?

Отвечать не было сил. Все как в моем сне. Только Она жива...

– Обернись!

Живые темные глаза смеялись. Исчезла немощная старуха. Передо мною стояла Она, и серебряным огнем светилось Ее тело.

...Горделивая шея у нее над сверкающей грудью. Кудри ее – лазурит неподдельный. Золота лучше – округлые руки ее. С венчиком лотоса могут сравниться пальцы...

– И не вздумай падать на колени, глупый мальчишка! – вновь рассмеялась Она. – Сядь! Я бухнулся на траву – как когда-то.

– ...Ты был прав, Диомед, там, в Аркадии, Я уже мертва. Все, чем была Я, – лес, поляна, трава на ней – этого уже нет. Твой сон не солгал...

Ее пальцы – живые, теплые, гладят меня по волосам. Не хочется открывать глаза, не хочется ни о чем думать.

– Но здесь есть убежище даже для тех, кто умер. За этими камнями Я – по-прежнему Я. Но только полуживая старуха может выйти за их кольцо. И то очень ненадолго...

Я обнял Ее за плечи. Она покачала головой, вздохнула.

– Чего ты хочешь, мальчик?

Я вдохнул запах Ее кожи, осторожно коснулся губами...

– Остаться с Тобой! Ты была права, Светлая, я искал Тебя в других, искал всю жизнь, я воевал, брал города, плыл через Океан...

– Чтобы остаться тут со Мною? – вздохнула Она.

– Да...

– Оглядись еще раз.

Я улыбнулся. Все и так ясно. Поляна, огоньки над травой, седой мох на старом дереве...

– Ты мог бы провести здесь всю жизнь, Диомед? Ты уже не мальчишка, ты взрослый.

– А что там хорошего снаружи? – упрямо возразил я. – Война, предательство, ложь, кровь!..

– Там жизнь, Диомед.

Она встала, и вновь ахнул я, не в силах отвести глаз от Ее красоты.

– Ничто не дается просто так. Я могу жить только здесь, но дело не во мне. Неужели ты не понял? В этом городе все такие, как Я! Города давно нет, и людей в нем тоже нет...

– О чем Ты? – поразился я. – Нет?!

Но память уже подсказала, напомнила, холодом скользнула по коже.

– Так что это за остров, дядюшка Антиген? Большой? Настоящий ?

– И все тебе скажи, маленький ванакт! Большой он, как вся наша Ахайя. А вот настоящий ли ? Один раз туда пристали – только камень да трава жухлая. А другой раз... Да сам узнаешь.

– Этот город погиб в давние века, Диомед. Но Тот, Кто властен в Океане, сохранил один день из его жизни. Всего один день. И этот день вечно повторяется здесь. Поэтому никто не помнит, что было вчера. Здесь нет «вчера». И «завтра» тоже нет. Тот, кто не уплывет отсюда до заката, навсегда останется тенью, пленником этого единственного дня...

Исчезла поляна, звезды, деревья. Закружились серые тени, беззвучные, безликие...

– Даже таким, как Я, с серебром в крови, не дано большего. Я не знаю, встречались ли мы уже с тобой тут, в этом городе, остался ли ты здесь навечно...

– Нет! – Я помотал головой, все еще не веря. – Быть не может! Нет!..

– За все приходится платить, Диомед. И за бессмертие тоже – за бессмертие одного дня. Если ты еще можешь – уходи. Не ищи Меня больше, мальчик, Я ведь всегда с тобой. Мы еще встретимся... А сейчас – уходи! Скорее!

– Нет, нет, нет, – шептал я, не в силах оторвать губы от Ее кожи.

Вздрогнули огоньки над тихой травой. Вздрогнули, закружились. Сначала медленно, потом все быстрее, быстрее...

– Тидид! Тидид! Я все понял! Надо быстрее уплывать!

– Знаю, Одиссей...

– Все это вокруг – обман, неправда. Город давно погиб, здесь только его тень, надо скорее!..

– Знаю...

– ...По местам стоять, якоря выбрать, гистоны и долоны поднять, весла на воду!..

Красный, словно налившийся кровью лик Гелиоса вот-вот коснется золотых зубцов. Ярым золотом горят колонны гигантского храма.

Пора!

Я отвернулся от обреченного города, и в глазах засеребрилась вечная ширь Океана...

Прощай, Светлая! Ты права – мы никогда с Тобой не расставались.

Хайре!

– Так пенься, хлябь океанская!

Стучитесь, волны, в борта!

Нас ждет страна, что лежит вдали,

Мы назад не свернем!..

* * *

Почему-то думалось, что хуже не будет. Что может быть страшнее безвидного серого неба, бесконечных волн, сырого тумана?

Страшнее – лед.

Сперва тонкие льдинки, с легким треском ломавшиеся под ударами весел, затем белые поля, белые острова...

– Ты уже видел такое, дядюшка Антиген?

– Видел, ох, видел, маленький ванакт!

Плыть было еще можно – проскальзывая по узким проходам между пористыми льдинами, перетаскивая черные дельфиньи туши волоком по скользкой тверди...

– Ай, какое плохое море, ванакт Диомед! Совсем плохое, да! Знаешь, я еще совсем маленький был, так у нас в Этолии тоже такая зима случилась. Реки замерзли, море замерзло, небо тоже замерзло. Ай, какая плохая зима!

Не согревали плащи. Даже неразбавленное вино не грело...

– Эй, по корабля-я-ям! Живы-ы-ы?

– Хол-л-л-лод-д-д-дно-о-о-о!

– На «Фесте-е»! Идомене-е-ей!

– Порядок, Тиди-ид! Если лед – значит, скоро зем-ля-я-я!

– Шардана-а-а?

– То не черная туча вставала-а-а! Туча-а!.. Давай к на-а-ам, Да-а-аме-е-ед! Налье-е-ем!

– Эй, Калха-а-ант! Жи-и-ив?

– Б-б-б-б-бо-о-о-оги-и-и!..

Взбунтовались на третий день – на третий поворот клепсидры. Всю ночь мы перетаскивали заледенелые дельфины через ледяное поле, пытаясь найти выход в лабиринте узких промоин.