Микель-Анджело

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ МАРКА ТВЭНА МИКЕЛЬ-АНДЖЕЛО (и нкоторыя замчанія объ итальянскихъ проводникахъ вообще)

Я преклоняюсь предъ всеобъемлющимъ геніемъ Микель-Анджело, этого человка одновременно великаго и въ поэзіи, и въ скульптур, и въ архитектур, великаго во всемъ, до чего онъ прикасался. Но Микель-Анджело и за кофеемъ, и за завтракомъ, и за закуской, и за чаемъ, и за дессертомъ, и между обдомъ, — это уже выше силъ моихъ. Я — сторонникъ разнообразія. Въ Гену все принадлежитъ ему одному, въ Милан ему или его ученикамъ; о комъ другомъ, какъ не о Микель-Анджело повстнуютъ вамъ вс проводники въ Паду, Верон, Венеціи, Болонь? Во Флоренціи почти все создано его кистью или его рзцомъ; еслиже какое-нибудь произведеніе принадлежитъ не ему, то передъ этимъ произведеніемъ онъ наврное сидлъ на своемъ излюбленномъ камн и разсматривалъ его, и, въ такихъ случаяхъ, вамъ показываютъ этотъ самый камень. Въ Пиз все принадлежитъ ему, за исключеніемъ знаменитой старой башни; не покривись она такъ предательски, наврное и ее тоже приписывали бы именно ему. Въ Рим съ этимъ Микель-Анджело особенно ужасно. Онъ создалъ соборъ св. Петра, онъ создалъ Пантеонъ, рку Тибръ, Ватиканъ, Колизей, Капитолій, Тарпейскую скалу, дворецъ Карберини, Латернскую церковь, Кампанью, Аппійскую дорогу, семь холмовъ, бани Каракаллы, водоемъ Клавдія, Cloaca Maxima, — вчный геній создалъ вчный городъ и, если не лгутъ одновременно вс проводники, то все, что нарисовано тамъ, принадлежитъ исключительно его кисти. Мой другъ Дэнъ недавно сказалъ одному проводнику: «Довольно, довольно, довольно! Я больше не хочу ничего о немъ слышать. Скажите коротко и ясно: Богъ создалъ Италію по плану Микель-Анджело!» Я никогда не чувствовалъ себя такъ горячо признательнымъ, такъ успокоеннымъ, такъ умиленнымъ и такъ растроганнымъ, какъ вчера, когда случайно узналъ, что Микель-Анджело уже умеръ.

Но одного проводника мы таки отучили отъ этого Микель-Анджело. Онъ таскалъ насъ по длиннйшимъ галлереямъ Ватикана на протяженіи цлыхъ миль картинъ и скульптурныхъ произведеній, и по дюжин разныхъ другихъ залъ снова — на протяженіи цлыхъ миль картинъ и скульптурныхъ произведеній; онъ показывалъ намъ полотна Сикстинской капеллы и столько фресокъ, что ими можно бы было разукрасить все небо, — и почти все это было работы Микель-Анджело. Тогда мы попробовали разыграть съ нимъ фарсъ, при посредств котораго намъ уже удавалось приручить нкоторыхъ проводниковъ: представившись дураками, мы стали задавать ему самые безсмысленные вопросы. Эти созданія настолько доврчивы, что не имютъ ни малйшаго представленія о сарказм.

Онъ подводитъ насъ къ какой-то фигур и объявляетъ: Stato brunso (Бронзовая статуя).

Мы равнодушно разсматриваемъ ее, а докторъ спрашиваетъ:

— Работы Микель-Анджело?

— Нтъ… не знаю… чьей работы… {Въ подлинник проводники выражаются на исковерканномъ англійскомъ язык. При перевод на русскій языкъ мы не сочли необходимымъ его коверкать, сохранивъ только характерную безсвязность и неуклюжесть оборотовъ итальянскихъ чичероне. Переводчикъ.}

Затмъ мы осматривали древній Римскій форумъ. Докторъ опять спрашиваетъ:

— Соорудилъ Микель-Анджело?

Проводникъ удивленно вытаращилъ глаза.

— Нтъ… за тысячу лтъ… до его смерти…

Онъ подводитъ насъ къ Египетскому обелиску. И опять тотъ же вопросъ:

— Кто сдлалъ? Микель-Анджело?

— О, mon Dieu!.. это, господа… стоитъ 2.000 уже лтъ… до его рожденія…

Порою этотъ безконечный вопросъ такъ его утомляетъ, что онъ начинаетъ бояться показать намъ еще что-нибудь. Въ такихъ случаяхъ бдный малый усиленно старается дать намъ понять, что Микель-Анджело является отвтственнымъ за созданіе только нкоторой части вселенной, — но безъ желательнаго результата.

Кстати я хотлъ бы здсь сказать кое-что объ этихъ неизбжныхъ мучителяхъ, — объ европейскихъ проводникахъ вообще.

Конечно, не я одинъ сердечно желалъ устроиться какъ-нибудь безъ проводника или, хоть, — разъ ужь это положительно невозможно, — сдлать его общество, посредствомъ какой-нибудь шутки, наимене вредоноснымъ. Такъ какъ намъ это, наконецъ, удалось, то да послужитъ сіе на пользу всмъ другимъ.