Мика и Альфред

– Подписал? – спросил Виктор Иванович, хотя сам внимательно следил за тем, как Мика подписывал обязательство о неразглашении военной и государственной тайны, а также других сведений служебного характера.

– Подписал.

– А теперь встань.

Мика поднялся из-за стола.

– Вынь руку из кармана, – строго сказал Коля. – Встань, как положено.

Мика вытянулся. Почувствовал – сейчас что-то будет… Неужто – воля?!

Виктор Иванович тоже встал. Глазами приказал Коле подойти поближе.

– Ну вот, Михаил, – тихо и торжественно произнес Виктор Иванович. – Теперь ты наш. В смысле – один из нас. Но в наших рядах могут быть только…

Виктор Иванович наклонился над столом, приоткрыл потертый служебный портфель, порылся в нем и сокрушенно пробормотал:

– Куда засунул, ети его мать?…

– Вы ж его под Мишкино дело положили, – негромко подсказал Коля.

– Ага…

Виктор Иванович приподнял толстенькую картонную папку с уголовным делом М. С. Полякова, обвиняющегося в «попытке совершения кражи и подозревающегося в нескольких десятках квартирных краж, совершенных с особой дерзостью» в самых разных городах Казахской Советской Социалистической Республики.

– Ага, – повторил Виктор Иванович и что-то вытащил из-под Микиного уголовного дела. – Но в наших рядах могут быть только члены Коммунистической партии или комсомола. А посему разреши, товарищ Поляков, поздравить тебя со вступлением в Коммунистический Союз Молодежи. В авангард нашей родной партии, так сказать!…

Левой рукой Виктор Иванович подал Мике комсомольский билет, а правую протянул для рукопожатия.

Мика растерянно пожал руку сначала Виктору Ивановичу, потом Коле и ошалело раскрыл новенький комсомольский билет, так замечательно и оригинально врученный ему в «спецпомещении» для допросов тюремно-следственного изолятора Управления внутренних дел города Алма-Аты.

В билете черной тушью каллиграфическим почерком было написано: «Поляков Михаил Сергеевич». А ниже: «Дата выдачи» – вчерашний день!… Вот это да… Да он, Мика, вчера и понятия не имел ни о Викторе Ивановиче, ни о Коле!

Как говорил Лаврик: «Во, бля, техника!…»

С левой стороны комсомольского билета на Мику смотрела его собственная фотография, взятая из его же уголовного дела – анфас, с наголо, по-тюремному, остриженной головой…

Вот он – пропуск на свободу!

На радостях Мика даже простил Виктору Ивановичу и Коле все их ничтожество. Одно слово – ВОЛЯ!!!

***

Какая ВОЛЯ?! Какая СВОБОДА?!.

Нормальный, без единого окошечка, глухой 182 тюремный «воронок» для перевозки заключенных.

Только фургон не черный, как обычно, а белый. И по бортам для понта написано «Казплодовощторг».

И внутри все нормальненько, «обезьянник» самый что ни на есть тюряжный и отделение для конвоя – все путем…

И, как положено, пара вооруженных конвойных. В смысле – сопровождающих. Потому что они не в форме, а в штатском.

Кроме Мики Полякова, в «обезьяннике» еще два пацана. Один ни хрена не соображает – планом «задвинутый», а второй – явный карманник с быстрыми отточенными движениями, бегающими внимательными глазами. Рожа очень даже неглупая. Норовит пообщаться.

– Где чалился? – негромко спрашивает он у Мики. Мика только было собирается ему ответить, как тут же один из сопровождающих рявкает:

– Разговорчики!

Перекуривший плана пацан поднимает соловые глаза, ухмыляется, говорит сопровождающему, еле ворочая языком:

– Начальник… Чего хлебало раззявил?… В рот тебе ишачий болт по самые яйца… Мы теперь свободные люди!… Комсомольцы, блядь… Понял?…

Один из сопровождающих передает второму своему напарнику портфель с личными делами пацанов и уже отобранными у них новенькими комсомольскими билетами и молча отпирает решетчатую дверь «обезьянника».

Входит, покачиваясь на рифленом полу едущего фургона, поднимает накурившегося пацана за шиворот с металлической скамейки и резко, отточенным движением ударяет его кулаком в живот.

Пацан мгновенно скрючивается, глаза у него выкатываются, широко открытый рот судорожно пытается глотнуть воздух… Он падает на скамейку, затем соскальзывает на железный рифленый пол «воронка» и разражается неудержимой рвотой с кровью.

Сопровождающий выходит в конвойное отделение, запирает за собой решетчатую дверь и спокойно говорит:

– Тут тебе не милиция, комсомолец.

***

А белый фургончик «Казплодовощторга» уже миновал предместья Алма-Аты, яблоневые сады предгорья, неторопко проехал мимо правительственных дач с высокими трехметровыми глухими заборами, затейливо оштукатуренными рельефными казахскими орнаментами. Что, вероятно, должно было символизировать неразрывную связь между людьми, огороженными исконно народным орнаментом, и самим народом, населяющим всю остальную территорию Казахстана – самой большой республики Советского Союза…

Понимал Мика, как все труднее и труднее взбираться в гору белому фургончику с понтярскими надписями по бортам…

Чувствовал Мика, как трясется липовый казплодовощеторговский фургончик от натуги и неровностей, как переваливается с боку на бок на каменистой горной дороге…