Мика и Альфред

В камере было четверо: опухший от пьянства безногий инвалид войны с орденом Славы третьей степени и медалью «За отвагу»; второй – рыночный торговец фальшивой анашой, которого «сдали» свои же. Не за торговлю наркотиками, а за «обман покупателей»… Третий – сорокалетний придурок – притворялся контуженным и орал на всю камеру, что он «сифилитик», и если кто-нибудь попытается ему что-нибудь сделать, он просто харкнет тому в морду, а потом поглядит, как у того «враз нос провалится»!

Четвертый – чистенький, стройненький паренек из блатных, лет девятнадцати, в модненькой тельняшечке, в коротеньком приталенном пиджачке и военно-морских брючатах со «стрелками». Брючишки были аккуратненько заправлены в тонкие, дорогие хромовые сапожки, опущенные гармошечкой, сверху окаймленные вывернутым белым лайковым «поднарядом».

Паренек сидел на нарах под решетчатым окошком, покуривал «Казбек» и читал толстую книгу.

Как только Мику вбросили в камеру, так сразу же рыночный продавец плана и «сифилитик» молча и очень серьезно – будто делают важную и ответственную работу – стали стаскивать с лежащего на полу Мики двухцветную курточку – «самопал», которую отец купил ему на барахолке с первой же своей получки в механическом цехе.

У Мики не было сил сопротивляться. Боль в пояснице становилась нестерпимой, мочевой пузырь чуть не лопался, и Мика очень боялся, что описается, потеряв сознание…

– Вы, псы вонючие! Отскечь от малолетки, гниды, – вдруг услышал Мика спокойный голос паренька в хромовых сапожках. – Кому сказано, бараны?

– Тебе-то что, Лаврик? – удивился торговец фальшивой анашой.

Но «сифилитик» был более агрессивен:

– Что, блатняк, может, порежешь?!

– Могу и порезать, – нехорошо ухмыльнулся паренек. Он отложил книжку на нары, и в его руке неизвестно откуда и непонятно как вдруг появился сверкающий своим грозным великолепием настоящий финский нож.

Оба грабителя тут же отпрянули от Мики.

– То-то, бляди! Перетрухали, суки тыловые? – прохрипел безногий с орденом Славы и медалью «За отвагу». – Вшивота бздливая. Так их, Лаврик! Отрежь им ихние яйцы к свиньям собачьим…

– Сами сдохнут, сявки неученые.

Лаврик засунул нож за голенище сапога и подошел к Мике:

– Вставай, пацан. Айда на нары. Тебе прилечь надо.

Он поднял Мику с пола, попытался повести к нарам, но тот прошептал:

– Поссать бы где…

– Об что вопрос? Вот параша.

Он подвел Мику к горшку без сиденья. Мика с трудом расстегнул штаны, натужился со стоном. Моча не шла.

– О, чччерт… Что же это? – сгорая от стыда, прошептал Мика.

Лаврик крепко держал его сзади под мышки. Сказал рассудительно, со знанием дела:

– По почкам херачили. Отекло у тебя там все. Не трухай, расслабься. Постой немного – само пойдет.

– А жопу ты ему тоже будешь газеткой вытирать? – злобно закричал «сифилитик».

– Надо будет – вытру. А тебя, сучару подзаборную, заставлю эту газетку схавать. Ты какую больше любишь – «Казахстанскую правду» или «Известия»?

Но тут из Мики полилась кровавая моча. Он застонал.

– Я же говорил – по почкам, мусора вшивые, метелили, – покачал головой Лаврик.

***

Ночью, когда все уже спали, Лаврик тихо говорил Мике:

– Я не следак мусорной. Я – вор. Мне тут все ясно, как на барабане. В хату залепили скок те двое ваших киншиков. И шматье помыли они же. А когда ныкали его на вашем заднем дворе, где-нибудь в ямке за забором, тут ты из окошка от своей пацанки и сквозанул! Родители заявились, что ли?…

Мика промолчал.

– Не колешься – твое дело. Уважаю. А дальше эти двое паскуд тебя увидели и стукнули. И ксивоту на тебя накарябали. А следаку шматье до фени. Он его и искать не будет. Ему твоя сознанка нужна с подписухой. Вот они тебя и пиздили, как мартышку. Тем более что ты уже в Каскелене чалился. А это как наколка – не сотрешь, не смоешь. Тебя отмазать некому?

Мика вспомнил папиного старого приятеля – всемогущего Большого артиста – и сказал:

– Нет. Некому.

– Ничего. Твое дело – чистяк. Если выдержишь и сам на себя варежку не раззявишь, через неделю по воле ходить будешь, – закончил Лаврик и вместо подушки положил под голову свою толстую книжку.

– Что за книжка? – спросил Мика.

– «Дон Кихот Ламанчецкий», – уже сонным голосом ответил Лаврик. – Такой принципиальный кент был – офонареть можно!…

… И снились Мике Полякову странные, дивные сны…

Ну совсем небольшой и чудесный островок в синем-синем океане!…

Под босыми ногами очень мягкий и теплый песок…

Ласковая волна накатывает на берег тихо шипящей пеной…

Высоко в небе плывут пальмовые кроны на длинных, тонких, волосатых стволах…

А вдали неземной красоты белые домики…

И Мика пытается добрести по вязкому песку к этим домикам, но…

…больно ногам, болит спина, тупая ноющая боль растекается сзади по пояснице, уходит в живот, опускается ниже, туда – между ног… И мучительно хочется помочиться!… И Мика понимает, что сдержать себя он больше не в силах!…

И просыпается.

Сползает с нар, еле доходит до параши и стоит над ней в сонном и болезненном оцепенении…

А потом из Мики выливается тонкая струйка коричнево-кровавой мочи, и боль в пояснице начинает ненадолго отступать…

Снова нары…