В самом безысходном из всех лабиринтов. Потому что — лишенном стен.
Псы Полесья
К. Присяжному
Плохо еще соображая спросонья и повозившись с замком, он выбрался на четвереньках из палатки и принялся натягивать резиновые сапоги. Чтоб села пятка, ему пришлось, держась за голенища, притопнуть. Это спугнуло примеченных накануне серых крыс, попрыгавших с плеском из-под ближайшего куста в речку и затаившихся под нависшим берегом. Возможно, там у них были норы. Вольноотпущенный чертыхнулся, найдя под каблуком смятое проволочное кольцо, надетое им накануне на гибкую верхушку вербного куста. Так вот что означала ночная возня в зарослях и суматошные попискивания: крысята сообща добыли алюминиевое кольцо и обглодали подчистую, не оставив и следа от нанизанной недовяленной рыбешки, такой нежной на вкус! Может, у них тоже принято летом выбираться всем выводком за город? Следом послышалось недовольное фырканье. Это засеменил в сторону от погасшего костра, ворча и бранясь, старый еж. Иждивенцы чертовы! Не зря все съестные припасы перед сном перенесли под тент палатки.
Солнце вчера вечером садилось в облака, скрывшие горизонт. Такая примета обычно не сулила ничего хорошего. И действительно, беспросветная серость затянула весь небосвод, сеялась мелкая морось, обещая ненастный день. К полудню станет ясно, оставаться на месте или плыть дальше — пускаться в путь с непросушенной палаткой, да еще под дождем, сидя в луже, небольшое удовольствие. Нет худа без добра, если придется день простоять. У дождливой погоды тоже ведь есть свои преимущества — природного алиби для ничегонеделания или беспредметно грустного настроения, которым приятно как упиваться в одиночестве, так и поправлять его с друзьями. Сознание в дождь, когда ты не занят, дрейфует.
Окончательно отряхиваясь от остатков утренней дремы, Вольноотпущенный только теперь заметил крупную дворнягу, сидевшую под елью у прикрытых пленкой рюкзаков и следившую за ним, вероятно, с самого момента его пробуждения. Вольноотпущенный собрался было прогнать пса, но тот глядел ему прямо в глаза и, похоже, не прикасался в поисках остатков пищи к горке грязной посуды. Крысы, ежи, даже птицы — все воруют. Мыльницу оставишь открытой, обязательно обнаружишь на куске мыла следы когтей и рытвины от клювов. А здесь дворняга — и наверняка голодная. Откуда взялась она на этом безлюдном берегу? Разве что переплыла, как рассвело, речку? За рекой под стеной леса виднелось вдалеке несколько приземистых крыш чьего-то хозяйства. Было все же что-то такое во взгляде пса, что остановило его. Успеется еще, не от хорошей жизни прибежал сюда. Люди — не звери.
Вольноотпущенный вернулся к палатке и принялся рыться у себя в изголовье. В спальных мешках зашевелились. Пребывая еще во власти утренних сновидений, Капитан выпростался из своего мешка: «А?! Что? Который час?»
И, приходя постепенно в себя, спросил сиплым со сна голосом:
— Что там, на дворе?
— Можете все еще спать, — ответил Вольноотпущенный. — На дворе сыро и противно, вот-вот пойдет дождь, клёва не будет. Кстати, крысы ночью сожрали нашу рыбу.
Из своего спальника отозвалась Дочка. Откинув полог, высунулся по пояс из палатки и замер в нерешительности Судовой Врач, из-за его спины принялся выбираться наружу Капитан.
Перекинув полотенце через плечо, Вольноотпущенный спустился к речке. Над водой плыли по течению клубы тумана, цепляясь за прибрежные кусты. Раздевшись по пояс и зайдя в сапогах в воду, Вольноотпущенный ополоснулся студеной водой, вмиг согнавшей пупырышки озноба с кожи и разогревшей кровь в жилах. Под накинутой после умывания байковой рубашкой ему сделалось даже горячо. Поднявшись на берег, он натянул штормовку и занялся костром.
Все это время пес оставался неподвижным, наблюдая за появлением из палатки новых действующих лиц и развитием событий. Вольноотпущенный заметил про себя, что, пожалуй, ему не приходилось еще встречать пса, который держался бы с таким спокойствием и достоинством в непривычной для себя обстановке. Если не считать тупого самообладания пятнистых догов размером с теленка и циничной самоуверенности некоторых вожаков бродячих собачьих стай. Пес прямо и неподвижно сидел в стороне так, чтоб не мешать никому из людей. Взгляд его неотступно следил за всеми движениями Вольноотпущенного, но при этом ни уши, ни хвост, ни сомкнутая пасть не выдавали ни малейшего волнения или беспокойства. Даже когда от костра потянуло дымком, а в котелке забулькала каша с вываленной в нее банкой тушенки. Он и взглядом не повел на отставленную консервную банку.
Выбралась наконец из палатки Дочь с сонными глазами и распущенными волосами:
— Ой, папа, собака, откуда она?
— Наверное, с того берега. Можешь ему дать чего-нибудь на зуб, — сказал Вольноотпущенный.