Миграции

Норвегия — страна длинная, поэтому первое серьезное приземление мы совершили где-то в районе ее поясницы. То есть именно поясницы — в считаных километрах от городка Му и Рана проходит Северный полярный круг, та черта, за которой начинаются полярные дни и ночи, подцвеченные в ясную погоду северными сияниями. Жители этого городка решили сделать пересечение полярного круга своей достопримечательностью — на одной из приморских скал установили решетчатый глобус, отлили значки «Arctic Circle» и напечатали в большом количестве грамоты о пересечении туристами этой невидимой земной параллели. Другой изюминкой земли Нурланд было решено сделать две пещеры — обустроенную и электрифицированную Гролингротта и мрачную, уходящую чуть не на три километра в земные недра Сетергротта. Понятно, что гостям из России, как известным в мире любителям экстрима, досталась для обозрения эта вторая. Автобус с местным экскурсоводом поджидал уже в аэропорту. У входа в пещеру нас встретили проводники, и произошло первое переодевание в комбинезоны (их впереди будет еще немало). В видавших виды комбинезонах, резиновых чоботах, шершавых перчатках, в касках с фонариками мы сделались похожи на матерых диггеров. Я-то вообще не люблю пещеры за их сходство с погружением в загробный мир, хотя многим это нравится. Позже я спрашивал нашего фотографа:

— Сережа, а вы-то чего полезли в темноту? Ваш же «конек» — людей снимать на улицах.

— Сам не знаю, — отвечал Максимишин. — Интересно.

Впрочем, полез и я, еще и сумку с камерами взял сдуру. Интересно было, но и тяжело тоже — больше не хочу. Отправься мы туда в собственной верхней одежде, нас потом ни в одну гостиницу не пустили бы.

Впечатляющий зев бывшего морского грота заканчивался узкой, как у кита, глоткой, за которой начинался извилистый пищевод Сетергротты. Кое-где приходилось скользить по сырым камням на заду или, уподобляясь далеким предкам, опускаться на все четыре конечности. А распрямляясь, с любопытством осматриваться в подземных «холлах», носящих громкие названия «Склеп», «Собор» (с подобием кафедры католического проповедника) или «Концертный зал», где проводник предложил всем спеть и, не встретив отклика, сам принялся насвистывать что-то бодрое. Мы уже второй час находились под землей. Эта нижняя часть пещеры была произведением не моря, а грунтовых вод. С потолка капало, ход вел все глубже, а в одном из боковых туннелей отчетливо слышался зловещий рокот подземной речки. Я оглянулся: вереница подрагивающих фонариков растянулась в кромешной тьме. Почему-то я был уверен, что возвращаться тем же путем нам не придется — должен быть какой-то запасный вход-выход из пещеры. Еще немного мытарств — и ударит в глаза дневной свет, мы все окажемся на лесистом склоне горы, на пригреве, скинем каски, вытрем пот и затянемся полной грудью свежим воздухом, до головокружения.

Приятный сюрприз не заставил себя ждать. Проводник предложил всем усесться на рукавицы и погасить фонарики. Мертвую тишину нарушала капель. В совершенной темноте где-то совсем рядом вдруг глухо зазвучала флейта. Напарница проводника опередила нас, чтобы встретить меланхолическим музыкальным сочинением, только подчеркнувшим величественную самодостаточность подземного мира. В паузах слышалось прерывистое дыхание флейтистки. А когда мелодия стихла и зажглись фонарики, на скальном столе обнаружилась «поляна» с угощением: запотевшими банками местного пива, не то чипсами, не то мацой, немецкой сметаной и нурландским деликатесом — вяленым окороком. Якобы в секретной части этой пещеры местные жители хранят вяленое мясо и выдерживают круги норвежского «рокфора» — проводник признался, что сам терпеть не может этот сыр. Страсть его жизни — Сетергротта, и мне показалось, что с этой пещерой у него почти интимные отношения. Передохнув и подкрепившись, возращались мы на белый свет тем же путем чуть не пулей.

Городок Му и Рана оказался на удивление симпатичным, немного игрушечным. Благодаря местному металлургическому заводу все его мостовые и тротуары с подогревом, так что снега на них, говорят, не бывает. Удивившись крышам, крытым дерном с травой, причем не только в музее быта и архитектуры под открытым небом (во всем мире их зовут по-шведски: «скансен»), но и кое-где в городе (саамское ноу-хау: тепло и экологично), я заинтересовался — в каких домах живут здесь люди? Мне объяснили, что в небольших городах и на отшибе чаще всего в деревянных, аккуратно обшитых вагонкой. Такой дом стоит порядка 200–300 тысяч евро в пересчете с норвежских крон. Общественные здания строятся из кирпича, а муниципальное жилье из «конкрита» — бетона то есть (восхитило меня это неожиданно проглянувшее сквозь бетон наше выражение «конкретно»).