Мигранты. Сетевики

И в один прекрасный, как оказалось, день в мозгах моих вдруг что-то такое скантачило, а в душе раскрепостилось. Спустя какое-то время я понял – то был миг прозрения, а тогда… чисто интуитивно, ни минуты не раздумывая собрал я в чемодан минимум необходимых вещей и рванул в Москву, ещё толком не представляя, в какую из трудовых сфер в ней окунусь, и надолго ли. Одно мне было ясно как день – пока я ещё способен мыслить и более-менее здоров телом, я просто обязан сделать так, чтобы моя любимая дочь не чувствовала себя изгоем в этом мире и никогда впредь не была ущемлённой по сравнению со своими сверстниками, чтобы она в любой момент могла получить в подарок от отца любую куклу, какую только пожелает. Но, чтобы сегодняшний подарок не принёс безвинному человечку в будущей его жизни никаких несчастий, он должен быть приобретён исключительно на честно заработанные деньги.

В Москве с такой денежной, но честной работой мне повезло не вдруг. День за днём бродил я по городу, читал все подряд объявления, расклеенные на остановках городского транспорта. Перелистывал кипы рекламных газет. Сунулся в одну организацию, другую, третью, но ни одна из них мне не приглянулась. То сразу вызывал сомнения малопонятный род деятельности так называемой фирмы, то – ещё менее понятная система оплаты труда, ничего не гарантирующая даже при высочайшей твоей результативности…

И вот, когда денег в моих карманах оставалось, как говорил герой известного произведения Аркадия Гайдара1 «Мальчиш-Кибальчиш», только чтоб день простоять да ночь продержаться, попалось мне на глаза неброское, но сразу притянувшее внимание объявление: «Кто сильно хочет, тот сможет. Интересная солидная работа с заработком, после экспресс-обучения с одновременной практической стажировкой, от двух тысяч долларов в месяц. Реально». Позвонил я по указанному телефону и был приглашён на беседу в офис по тому самому адресу, где мы с вами сейчас находимся…

Теперь, через какие-то месяцы моей работы здесь, я способен не только купить своей любимой дочери в любой момент любую куклу, а и смело вступить в переговоры о покупке всего магазина, где продавалась та самая Барби, которая перевернула мою жизнь. А заодно могу похвастаться, что попутно с таким повышением моего благосостояния, о каком раньше и мечтать не смел, я поправил, без преувеличения, до уровня космонавта своё здоровье. Вы спросите – каким образом? Отвечу: не чем иным, как препаратами и методиками ставшей мне вторым домом этой вот фирмы – «Салона восточной медицины».

– А у меня, – на сцену ещё бодрее, чем бывший водитель маршрутного такси, вскочила непонятно отчего такая радостная, с сильно увеличенными то ли от возбуждения, то ли ещё от чего-то зрачками восторженно поглощающих окружающий мир широко распахнутых блестящих глаз, обрамлённых неимоверно длинными, изящно загнутыми махровыми ресницами и c пышно взбитой причёской «а-ля Алла Пугачёва»2 молодая, лет двадцати пяти (хотя, с таким же успехом ей можно было дать и тридцать, а то, хорошо приглядевшись, и все сорок) особа в глубоком декольте, мини-юбке и с более-менее успешно претендующими на стройность, совсем чуть-чуть полноватыми ногами, втиснутыми ступнями в крошечные «золушкины» размером, но на максимально возможной «подиумной» высоты каблуках туфельки, – вот лично у меня совсем недавно, меньше года назад, начиналась страшная лучевая болезнь. Это было ужасно. Волосы на голове выпадали клочьями – грозило полное облысение.

Зал внимал оказавшей на него должное впечатление ораторше с немым благоговением. В паузах между фразами, вдохновенно льющимися из густо намазанного алой помадой её пухлогубого ротика воцарялась такая тишина, что в ней явственно слышно было даже раздражённо жужжащую, бьющуюся в оконное стекло муху.

– На этих самых руках, – особа не без гордости продемонстрировала публике ухоженные кисти белых рук сплошь в массивных перстнях и браслетах, с ярко окрашенными ногтями, своею завораживающей глаз поистине вурдалакской длиною мало уступавшими высоте её каблуков, – ноготки мои, с такой любовью и тщательностью всегда обрабатываемые, начали сильно трескаться и отшелушиваться, угрожая, как и волосы, повыпадать один за другим.

Тишина в зале ещё более напряглась. Жужжавшая со стороны окна муха тоже затихла, как бы демонстрируя свою солидарность с остальными затаившими дыхание слушателями душещипательной истории.