Миг - и нет меня

И все же порою на меня находило, и я не верил, что самое страшное позади. Что-то во мне как будто ожидало возвращения кошмаров. Мне чудились странные звуки и бледные огоньки, а деревья казались живыми; иной раз я, как наяву, видел раненых птиц и зверей из джунглей, а то мне мерещились чудовища, которые, словно яркое карнавальное шествие, приближались со стороны Квинса — великаны; марширующие оркестры; живые мертвецы; слоны в праздничных попонах; колесные платформы; дети, переодетые крысами или крокодилами. Их видел только я. Только я мог засвидетельствовать их реальность. Я один был настроен на волну кошмаров. Прочие обитатели Гарлема пребывали в блаженном неведении, совершенно не замечая шумной процессии, которая текла и текла через мост Трайборо. Они ее не видели; впрочем, они вообще мало что видели. Все они были слепы и не замечали ровным счетом ничего — совсем как оглушенные ударом пассажиры огромного корабля, который на всем ходу врезался в прибрежные скалы.

Однажды утром, пользуясь тем, что из-за туч проглянуло солнце, я поехал в сторону Квинса, чтобы взглянуть на Атлантический океан. В Рокэвее было холодно, а путешествие от станции под землей до побережья заняло у меня целую вечность. Там я сел на песок и стал смотреть на серую воду. Она казалась непроницаемой, непостижимой и враждебной. Ветер здесь был намного сильнее, чем в городе: завывая, он гнал по поверхности воды белые барашки пены. Песок холодил даже сквозь джинсы. Впрочем, несмотря на холод, с полдюжины серфингистов в черных гидрокостюмах пробовали свои силы на волнах прибоя. Я наблюдал за ними больше часа: мне было любопытно следить, как они терпеливо ждут подходящего водяного вала, а потом бросаются вперед и скользят с волны вниз, одновременно и разрезая воду, и опираясь на нее. Глядя на них, я невольно подумал, что раньше я тоже мог бы кататься, как они. Раньше, но не теперь. Черт…

Я прошел по пляжу чуть дальше — туда, где никого не было. Там я снова сел и, глядя на воду, стал молить океан открыть мне свои тайны. Я ждал какого-то откровения, знака свыше. И совершенно забыл, что океан никогда ничего не дает, никогда ничем не одаривает, что он — всего лишь вместилище, зеркальное подобие тебя самого, но когда я взглянул на него, то не увидел никакого отражения или образа. Так ничего и не узнав, я решил возвращаться.

Маршрут «А» подземки ведет к самому аэропорту Кеннеди. Там обычно садится много разных людей, которые очень оживляют толпу в вагоне, делая ее более пестрой и яркой. Для них поездка в подземке — это конец пути, поэтому, несмотря на усталость, они испытывают облегчение. В тот день в вагоне тоже было много сошедших с самолета пассажиров, которые громко и оживленно переговаривались, резко выделяясь на общем угрюмо-молчаливом фоне. Но чем больше они шумели и смеялись, тем тяжелее становилось у меня на душе и тем сильнее мне хотелось вжаться в пластик сиденья. Эти хомо сапиенсы… Я не мог их видеть, не мог слышать их беззаботные голоса, но главное — они стояли слишком близко ко мне и друг к другу. Как только люди могут это выносить?

К счастью, авиапассажиры почти все сошли в центре; когда поезд подошел к 125-й, от них не осталось и воспоминаний, и я вздохнул с облегчением. Я был уверен — еще немного, и со мной случилось бы что-то вроде нервного срыва.

На 125-й я тоже вышел и зашагал по платформе к турникетам. Здесь мне все было знакомо и привычно: заплеванная лестница, «черные мусульмане» в рубашках и галстуках-«бабочках», легкий дождь, «черные израильтяне» перед магазином «Рикорд рипаблик». Обычно они выкрикивали какие-то оскорбления в адрес «белых дьяволов», но в моем лице было, по-видимому, что-то такое, что заставило их сделать вид, будто они меня не замечают.

«Белый дьявол», который идет убивать других «белых дьяволов»… Что-то в этом роде.

Улица идет в гору, и я, отдуваясь, ковыляю по замусоренному тротуару. Повсюду разбросаны пустые пятидолларовые пакетики из-под крэка. Возле фальшивого бакалейного ларька, где на самом деле идет торговля наркотиками, собралось несколько мужчин и женщин. Прохожу мимо магазинчика «99 центов», мимо лавки, где продаются светильники и электрические лампочки… Дети в куртках из искусственного меха перекидываются баскетбольным мячом. Бесплатная муниципальная школа на углу оборудована железными ставнями на случай расовых волнений и революций.

А вот и моя 123-я улица. Она нисколько не изменилась. Дэнни-Алкаш еще жив и продолжает пить (первое удивительно, второе — нисколько). Он и его собутыльник Винни сидят на крыльце и глазеют на черных девочек из католической школы. Остановившись, я разглядываю панораму великого города и вдыхаю прохладный осенний воздух. Понемногу силы начинают возвращаться ко мне, а силы мне нужны, чтобы осуществить задуманное.