Мифы Советской истории

Война уже через год после своего начала дезорганизовала социально-экономическую жизнь страны. Участились сбои в работе транспорта. Сельское хозяйство сокращало производство продовольствия в условиях, когда нужно было кормить не только город, но и фронт. Царская бюрократия не могла решить эти сложнейшие задачи, но проявляла свою инициативу в коррупции и других злоупотреблениях, средоточием которых общественность была склонна считать императорский двор. Война активизировала общество, а неудачный ход боевых действий сделал его более оппозиционным.

Либеральные деятели были не прочь воспользоваться ухудшением ситуации, чтобы добиться воплощения в жизнь своей мечты — конституционной монархии, развития страны «по английскому пути». Но ведь ситуация действительно продолжала ухудшаться, и настолько, что это стало вызывать опасения «русского бунта, бессмысленного и беспощадного». «Общественности» приходилось маневрировать перед двумя перспективами — глухой абсолютистской реакции и смуты. Задача либералов в этих условиях заключалась в том, чтобы добиться от императора конституционных уступок до того, как режим доведет дело до социальной революции. «Подразумевалось, что думские политики, не желающие возникновения революционных уличных выступлений, должны критиковать власть в стенах парламента, решительно высказывая претензии от имени народа»[1], — воспроизводит историк И. Л. Архипов расчеты оппозиции. Они были бы оправданы, окажись власть более гибкой. Но Николай II упрямо отказывался от уступок, чурался перемен, заменяя действия колебаниями.

В 1915 г. представленные в Думе политические партии попытались установить контроль за деятельностью государственного аппарата, выдвинув лозунг ответственного министерства (т. е. кабинета министров, ответственного перед парламентом, а не перед монархом). Однако Николай II считал недопустимым делиться и толикой власти сверх того, что у него вырвали силой в 1905 г.

Стремление императора сосредоточить в своих руках как можно больше полномочий в условия войны еще сильнее «подмочило» его авторитет. Поражения 1915 года, назначение себя на пост главнокомандующего, отказ пойти на уступки даже умеренно-оппозиционному Прогрессивному блоку — все эти известные обстоятельства изолировали самодержца. Что ж тут поделать, такая у правителей планида — чем больше тянут на себя власти, тем сильнее одиночество.

Если правитель не привлекает к сотрудничеству «общественность», она начинает работать в режиме «теневого кабинета» — искать пути воплощения в жизнь своих идей вопреки воле «некомпетентной» и эгоистичной власти.

Пропагандистская кампания «Прогрессивного блока» сделала Думу центром общественного недовольства и снискала ей значительную популярность, в том числе и в армии.

Но все интриги и элитарное возмущение не могут привести к гибели системы, если широкие слои населения довольны жизнью. Охранное отделение сообщало в канун Февральской революции: «Если население еще не устраивает голодные бунты, то это еще не означает, что оно их не устроит в самое ближайшем будущем. Озлобление растет, и конца его росту не видать»[2].

* * *

Казалось бы, картина событий понятна. Самодержавие своей неэффективностью и неуступчивостью довело страну в условиях войны до глубокого кризиса. Население и не выдержало. В феврале 1917 г. хватило призыва небольших революционных групп, чтобы население Петрограда вышло на улицы. Но мифотворцам такая картина не нравится. Нужна интрига, детектив, заговор тайных сил.

При этом в качестве главных заговорщиков называют людей вполне известных, никак не тайных — Гучкова, Родзянко, Милюкова. Может быть, они жили двойной жизнью. Утром выступали с высоких трибун, а ночью писали закодированные письма?

Каково было соотношение легальных и нелегальных действий либеральной оппозиции? В 1915 г. «общественность» имела вполне легальные структуры, которые занимались поддержкой тыла с одной стороны, и критикой правительства с другой — думский Прогрессивный блок, лидерами которого были спикер думы, октябрист Родзянко и кадет П. Милюков, Центральный военно-промышленный комитет во главе с октябристом А. Гучковым, и земско-городской союз (Земгор), лидерами которого был князь Г. Львов и московский городской голова М. Челноков.

Очевидная неэффективность бюрократического аппарата, особенно проявившаяся в 1915 г., позволила «общественности» активно включиться в дело снабжения армии через «Красный крест», земские организации и военно-промышленные комитеты. Насколько эффективна была эта работа — можно судить по-разному, но интеллигенция и буржуазия отдавали предпочтение своим организациям. Туда привлекались финансовые и интеллектуальные ресурсы. Чиновничество в большинстве своем относилось к сети общественных организаций с недоверием. Это привело к соперничеству, «перетягиванию каната» между чиновничеством и «общественностью» в деле «организации тыла».