Мифы Советской истории

Еще один миф, связанный с революцией, можно назвать одним словом — «психоз». Историографическая мода сегодняшнего дня — оставить в сторонке исследование социальных процессов и посвятить исследование массовой психологии. Правда, такие авторы редко предварительно изучают психологическую науку и проводят конкретные психологические исследования. При взгляде на революцию результат исследования известен мифотворцам заранее. Во время революции люди ведут себя не так, как положено добропорядочным и стопроцентно нормальным мещанам. Так что налицо явное буйное помешательство, истерия или психоз. Вот, историк И. Л. Архипов, рассматривающий события как некий психоз, объясняет причины всплеска митинговой активности в феврале 1917 г. как «эмоциональный стресс, связанный с недостаточным пониманием происходящего»[58].

Скромное обаяние псевдопсихологического подхода к истории улетучивается, стоит вспомнить о значении терминов. «Стресс» — это всего лишь психологическое напряжение, вызванное внешним воздействием. Какое уж тут «недостаточное понимание», когда людям есть нечего. Понятно — у них стресс. Но высокомудрые аналитики убеждают, что если бы петроградцы все «достаточно понимали», то у них никакого стресса бы не возникло, и они этим пониманием, как святым духом бы питались. «Психоз» — другое дело, это — психическая болезнь, приводящая к нарушениям восприятия и поведения. То есть, люди, вышедшие на улицу с лозунгами «Хлеба!» и «Долой самодержавие!» — это психически больные субъекты. Болезнь их заключается в том, что они воспринимают реальность не так, как верноподданные мещане и нынешние благовоспитанные либералы. И поведение у них какое-то странное. И взгляд голодный. В общем — всех в психушку. Там и накормят…

А люди в общем требовали, чтобы была создана власть, не относящаяся к ним как к скоту. С точки зрения элитарного сознания — это явный «психоз».

* * *

Огромные демонстрации, обрастая по дороге все новыми и новыми толпами, двинулись к центру города, громя (но не грабя) дорогие булочные.

Императрица информировала супруга: «Это „хулиганское движение“, юноши и девушки только для подстрекательства бегают с криками, что у них нет хлеба, а рабочие не дают другим работать»[59]. Писатель А. Солженицын не может не согласиться с будущей Святой и презрительно называет демонстрантов «уличными забияками, бьющими магазинные стекла, оттого что к этому болоту не сумели завезти взаваль хлеба». Под «болотом» подразумевается Петроград. Ссылаясь на министра земледелия Риттиха, Солженицын утверждает, что в Петрограде оставалось 700 тыс. пудов хлеба для гражданского населения. «Это, на потребляющих ржаной, по фунту хлеба в день на человека»[60]. Но на сколько дней? Делим 700 тыс. пудов на указанное Солженицыным количество жителей Петрограда (2,5 млн.) и получаем, что по фунту в день на человека (а это — две ленинградские блокадные нормы) можно раздавать в течение 11 дней при жесточайшей дисциплине распределения — которой требовало городское самоуправление вопреки воле градоначальника, но которого в столице не было. А была спекуляция.

Но и 11 дней по фунту в день можно было бы теоретически обеспечить при условии, если все 700 тыс. пудов — только ржаной хлеб. Но в том-то все и дело, что при жесточайшем дефиците дешевой «черняшки» витрины ломились от дорогого белого хлеба и кондитерских изделий. А они были не по карману рабочим. В этих условиях негодование рабочих было вполне объяснимо. С началом волнений стал исчезать и белый хлеб — торговцы прятали запасы от возмущенных масс.

Особенно раздражали рабочих случаи, когда хлеб укрывался продавцами с целью спекуляции. Так, 24 февраля рабочие стали громить булочную на Каменоостровском проспекте, где, несмотря на заверения служащих, обнаружился запас. Чтобы остановить погром, полиция принудила распродать его немедленно[61].

24 февраля командующий войсками Петроградского военного округа генерал С. Хабалов срочно выделил хлеб населению из военных запасов, но это уже не остановило волнений. Людей нельзя было просто успокоить подачками, потому что это были люди, а не животные. Они уже пришли к выводу, что в их бедах виновата Система. Они хотели быть уверенными, что их жизнь наконец изменится. Демонстранты несли лозунги «Долой самодержавие!». «Хулиганы» самоопределялись политически. Они не собирались просто громить булочные. Среди митингующих появились активисты и сторонники парламентских партий, которые стали призывать демонстрантов идти к Таврическому дворцу «с требованиями к Государственной думе об устранении настоящего правительства»[62].

Попытки полиции рассеивать митинги встречали сопротивление. 23–24 февраля было избито 28 городовых[63]. Иногда рабочим помогали в этом казаки, которые до сих пор считались опорой порядка. Вот такие «уличные забияки». Прозвучали первые выстрелы. Власти уверяли, что стреляли из толпы. Погибла женщина, был ранен демонстрант, который утверждал, что стрелял городовой[64].