Первая неделя, последовавшая за 7 ноября 1917 года, оказалась для большевиков критической. Юнкерские училища не подчинились новоявленной власти и захватили Инженерное училище и телефонную станцию, отключив от города Смольный и Петропавловскую крепость. Бежавший из столицы на фронт Керенский собрал боеспособные части казаков под командованием генерала Краснова и двинул их на город. Выставленные против них вооруженные рабочие и анархиствующие матросы никакого серьезного сопротивления этим испытанным в боях частям оказать, конечно, не могли.
«Рассеяв двумя неприцельными шрапнельными залпами «красногвардейцев», — пишет Бунич, — казаки Краснова начали продвигаться к столице со стороны Пулковских высот. Выдвинутая вперед сотня уральских казаков пыталась с ходу овладеть высотами, но вынуждена была отступить под великолепно координируемым и управляемым огнем. Казачьи офицеры, прошедшие через годы войны, быстро поняли по «почерку», кто занял оборону на высотах. Немцы! Не поверивший им генерал Краснов сам выехал в сторожевое охранение. Сомнений не было. Немецкая пехота и артиллерия преградили путь к «революционному» Петрограду. Немецкие и австрийские солдаты с большим удовольствием и без особого труда подавили восстание военных училищ в Петрограде, истерзав картечью и переколов штыками несчастных русских мальчишек»…
Характерно, что на те участки фронта, где действовали «интернационалисты», были направлены посвященные в их тайну кронштадтские заговорщики Троцкий и Дыбенко. Последний впоследствии стяжал славу главного спасителя Петрограда и пленителя генерала Краснова…
После того как опасность для советской власти миновала, Ленин решил провести смотр немецким батальонам, которые, по его замыслу, должны были пройти парадным маршем мимо стоявшего на ступеньках Смольного «рабоче-крестьянского» правительства и прокричать по-немецки: «Да здравствует мировая революция!» Но получилась накладка. Блеснув выправкой и печатая шаг, «интернационалисты» проорали: «Да здравствует кайзер Вильгельм!»
Платить за вооруженную поддержку, оказанную немцами в ноябре 1917 года, Ленину пришлось через три месяца, соглашаясь на унизительнейшие условия Брестского мира, одним из тайных требований которого была, похоже, сдача Балтийского флота немцам…
Правда и ложь о Ледовом походе
Мирные переговоры в Бресте начались 22 декабря 1917 года, 10 февраля 1918-го, после знаменитого заявления Троцкого «ни мира, ни войны», немцы прервали переговоры и 18 февраля начали наступление по всему фронту. 23 февраля советское правительство приняло германский ультиматум, и 3 марта советская делегация подписала Брестский договор. По его 5-й статье России предписывалось демобилизовать армию и флот, хотя ничего не говорилось о судьбе русских кораблей. О них, видно, существовали другие, тайные договоренности. Так, 24 февраля в разгар неприязненных отношений между Германией и Россией начальник Русского отдела германского генерального штаба О. Рауш доверительно писал Троцкому: «В Балтийском флоте матросы распродают с военных кораблей катера, мелкие механизмы, медные и бронзовые части машин и проч. Не было ли по сему своевременным поднять вопрос о продаже Германии этих расхищаемых и разоряемых военных кораблей? Решение Вашего правительства благоволите мне сообщить».
Но советскому правительству принять желательное для немцев решение было не так-то просто. В главной базе Балтийского флота в Гельсингфорсе (Хельсинки) сосредоточилось в то время несколько десятков тысяч моряков и более двухсот кораблей — дредноутов, крейсеров, эсминцев, подводных лодок, минных заградителей и пр. Чтобы сдать корабли немцам, нужно было каким-то образом обмануть эту многотысячную массу, а сделать это было нелегко: за год, прошедший после начала февральской революции 1917 года, балтийские моряки многое поняли и во многом разобрались…
Ожидания заезжих революционеров, считавших, что февральский переворот 1917 года автоматически вызовет на флоте резню офицеров, не оправдались. «Прошло два, три дня с начала переворота, — вспоминал большевик Шпицберг, — а Балтийский флот, умно руководимый своим командующим адмиралом Непениным, продолжал быть спокойным. Тогда пришлось для углубления революции, пока не поздно, отделить матросов от офицеров и вырыть между ними непроходимую пропасть ненависти и недоверия».