Мифы славянского язычества

Первый дикий способ всякого приобретения есть насильственное схватывание предмета, насильное привязывание его к себе, почему и в слове навязывать сохранился смысл насилия, а в немецком ringen — бороться (от Ring — кольцо) и "uberwinden — побороть (собств. обвить) присутствует и понятие борьбы. В феодальной Европе в знак вызова на поединок бросали перчатку — знак схватывающей руки, у чехов же венец (вероятно, цепь) как примета того состояния, на которое присуждался побежденный, подобно как веревка на шее умирающего гладиатора — явный знак плена и рабства. Действительно, понятия побеждения и плена в древности сливаются в одно с понятием рабства; можно почти утвердительно сказать, что первым рабом стал тот, который в неравной борьбе покорился врагу своему, отдался ему в полон, схвачен им руками и стал в глазах победителя его собственностию, почему, как вещественную собственность, господин стал привязывать к себе, к своей колеснице или к коню своему эту живую собственность, связав ему руки и ноги, чтобы лишить его всякого вольного движения. Отсюда и синонимичные выражения вязень и узник у П. Берынды в значении пленника. Гануш предполагает даже, что и самое слово плен, полон имеет одно начало с плетенъ, плетень, полотно и пр. В германском языке встречаем мы выражения banndigen, "uberwinden и другие, указывающие прямо на насильное, но естественное связывание побежденного, точно так же как и латинское vinco, victor — побеждаю, победитель, совершенно сродственны с vincio, vinctum и vinculum — связывание, узы и цепи.

В эпоху оседлости человек, не таща более за собою все свое добро, не в состоянии более и привязывать оное к себе непосредственными материальными узами, но запирает его за крепкими стенами, которые, заменяя для него прежние веревки и цепи, получают в его воображении одинаковое с ними значение уз: узница, вязенье, турма, узилище (у П. Берынды), — вот те слова, которыми он называет это крепкое, стенами обнесенное место. И в прочих языках Европы слова torre, toure, Turm (наше тюрьма) имеют начало свое от понятия окружения, соответствующего вполне понятию обвития и обвязания.

Начавши владеть недвижимым имением, человек перенес и на него свое древнее понятие, и чтобы крепче удержать за собою это имущество, он стал окружать и обносить его заборами и рвами. Замечателен в этом отношении индоевропейский корень gard в значении отдельной, загороженной собственности. Санскритское гарта еще только колесница — имущество кочующего человека, но готское gards уже дом и двор; дальше следует литовское жардис — наш город, Garten, jardin, как огражденная, но еще частная собственность (русское ограда); наконец, городище и град (город) в смысле уже общественного явления, крепости. Все эти слова имеют между собою общую связь одного и того же понятия — ограждения собственности, которое, с другой стороны, в немецком guriel, gurtel (пояс) возвращается к первоначальному смыслу вещественной повязки человеческого тела. Точно так же корень tun или zun одновременно порождает и наше тын, тынить, немецкое Zaum — ограда и скандинавское turn — verdarlum. Слово же зараменье (грань) имеет филологическую связь не только с областным выражением раменье — лес (как рама — грань поля, равнины, обозреваемых глазами), но и с словом рамо — плечо, латинское humerus, ramus, немецкое Arm — рука и французское rameau— ветка древесная. Вообще, ветви — это руки дерева, почему и постоянно сравниваются между собою эти два представления, что, быть может, и породило и наше раменье в смысле леса.

При появлении более мирных гражданских и общественных отношений насильственное завладение схватыванием руками уступает место другим мирным способам приобретения: подарку, мене и покупке; но в то же время и одно ограждение своей собственности стенами и заборами становится неудовлетворительным, и самые выражения крепости и ограждения принимают новый переносный смысл актов и договоров. С новым порядком вещей человек, начиная сознавать свои нравственные обязанности, подчиняет понятию долга свой необузданный произвол добровольными уступками общественным условиям; но и на эту для него новую почву гражданственности и закона переносит он и свое древнее представление вещественного связывания, обвивания, окружения и сжатия или схватывания рукою.