Кладбище располагалось недалеко от поселения, на возвышенном месте. Гроб, завернутый в бересту, опускали в могилу, и над ней строили избушку. В северных районах иногда тело клали прямо на землю, в избушку. В ней было окошечко для угощения умершего во время поминок. На могиле или рядом с ней оставляли крупные предметы, принадлежащие умершему: лыжи, лук, нарты и т. д.; при этом многое намеренно повреждали. В некоторых районах сразу после погребения у могилы устраивали угощение с закланием домашнего оленя. Иногда это делали позже. В ходе похорон и некоторое время после них следовало соблюдать определенные предосторожности, чтобы умерший не унес с собой чью-либо душу. В жилище умершего ночью горел огонь, в темноте никто не выходил из дома. Траур продолжался и после похорон. Для удовлетворения жизненных потребностей, которые умерший якобы сохранял некоторое время, ему неоднократно устраивалось угощение — поминки. Считалось, что он сам может потребовать поминок, давая об этом знать звоном в ушах. У северных групп существовал своеобразный обычай изготовления куклы — изображения умершего. Некоторое время ее хранили в доме, а затем помещали в специально построенную избушку либо зарывали в землю.
Согласно обско-угорским представлениям, жизнь человека не заканчивается со смертью. Умерший и отделившаяся от него душа жили на кладбище, а если человек умер на чужбине, то на родное кладбище возвращалась его душа. Нижний мир как прибежище умерших представлялся только вариантом земного: в общем там все так же, хотя безрадостнее, чем на земле. Свет там очень слабый или отсутствует вообще, дичи мало. Постепенно сложилось мнение, что покойника ожидают там страдания, наказание за зло, совершенное на этом свете, и т. д. Появились представления и о небе как прибежище умерших [118, с. 184-189].
"Однако не все покойники попадают в приют мертвецов, будь он под землей или над землей, на небе", — замечает К. Ф. Карьялайнен [118, с. 191]. Считалось, что полное уничтожение тела и души наступало при сжигании трупа, невозможна была жизнь после смерти и при снятии скальпа. Последний способ расправы с врагом, фигурирующий в фольклоре, означал, таким образом, его полное уничтожение. Мертворожденный ребенок, умерщвленный плод (или ребенок), а также человек, проклятый матерью, не попадали в мир умерших; некоторые из них превращались в сверхъестественные существа, например в Почак (см. № 60).
В некоторых районах существовало представление, что жизнь в мире мертвых течет наоборот и человек, уменьшившись до минимальных размеров, умирает окончательно, превращается в жука и в этом облике является родственникам. Иногда душа покойного может начать новую земную жизнь, вселившись в новорожденного ребенка.
В народных верованиях бывший герой либо человек, обладавший при своей земной жизни выдающимися способностями или властью, становится почитаемым духом. Народная поэзия дает немало описаний того, как герой-победитель, а иногда и побежденный превращается в "духа. принимающего кровавые жертвы и жертвы из пищи". Именно с умершими связывают происхождение большинства духов, особенно локальных.
Одной из характерных черт обско-угорской религиозной практики является существование многих категорий особых лиц, выделяющихся своими сверхъестественными способностями, имеющих дар общения с духами и обладающих возможностью воздействовать на человека и его судьбу. Их можно или нельзя назвать шаманами в зависимости от того, что понимать под терминами "шаман" или "шаманизм". Авторы XVIII в. пишут об остяцких "жрецах", или "священниках", а более поздние — о "шаманах" и, кроме того, о волшебниках, колдунах и т. д. Следует отметить, что сведений о подобных лицах в литературе сравнительно немного. Видимо, этот общественный институт у обских угров был мало заметен для наблюдателей в силу своей неразвитости. Наиболее подробные сведения о подобных людях приводят К. Ф. Карьялайнен [120], А. Каннисто [115] и В. М. Кулемзин [08].
В. М. Кулемзин считает шаманами (хант. йолта-ку, манс. найт-хум) особых лиц, выделяющихся из среды соплеменников следующими чертами: избранничество духами и приобретение от них шаманского дара, способность входить в общение с духами и быть посредниками между ними и людьми, приведение себя в экстатическое состояние для вступления в связь с духами, наличие особого ритуального костюма, относительное разнообразие функций [68, с. 123]. Автор убедительно показывает, что в отличие от многих других народов Сибири у хантов и манси шаманство имело слаборазвитые формы. У них редко встречалось наследование шаманского дара и отсутствовал единый способ его приобретения, функции шаманов были довольно ограниченными и не выработался специфически шаманский способ лечения, не сложился единый тип шаманской одежды и бубна, шаманство не стало еще профессией [68, с. 118-134].