Мифы, предания, сказки хантов и манси

Проживаю я длинное жаркое лето,
Проживаю я длинное комариное лото.
С каждым днем становится холодней.
Ищу я теплую боровую сторонку,
Ищу я боровую сторонку, выходящую к солнцу,
Нахожу я солнечную опушку леса.
Ложусь, десной зверь, на травушку,
Ложусь, луговой зверь, на травушку.
Одну ручку превращаю в мягкую подушку,
Другой ручное накрываюсь, словно одеялом.
Одна моя ноздря
Погружена в такой крепкий сон,
Что хоть шею руби,
Другая же моя ноздря
Обнюхивает каждый предмет
На расстоянии трех деревьев;
Одна моя звезда[332]
Погружена в такой крепкий сон,
Что хоть шею руби,
Другая же моя звезда
Осматривает всю користую землю;
Один пенек мой[333]
Погружен в такой крепкий сон,
Что хоть шею руби,
Другой же пенек мой
Прислушивается к каждому лесному шороху.
Чувствую что-то опасное.
Поднимаюсь я, могучий зверь,
И отскакиваю на расстояние,
В три раза большее, чем мой рост.
Поворачиваю голову
И прислушиваюсь к опасной стороне.
Как потечешь ты, моя золотая дума?
Слышен топот лошадиной ноги!
Удаляюсь я со скоростью,
Какую может достигать лишь лесной зверь,
Какую может достигать лишь луговой зверь.
Однако догоняет человек на черной лошади.
Чувствую, что веревка,
Которая идет от меня к нему,
Все больше укорачивается:
Он забирает ее в свои проворные руки,
— Батюшка мой, вышний свет!
Если добывал я когда куропаток,
То приносил их в жертву тебе,
Если убивал я когда дятлов,
То посвящал их только тебе.
Батюшка мой, Нум-Торум!
Неужели ты не спасешь меня
От этого страшного всадника?
Неужели ты не остановишь
Его черную лошадь?
Пусть появится перед всадником
Глубокая яма,
Пусть образуется перед всадником
Топкое болото!
Соскользни, лошадиная нога,
В глубокую яму!
Увязни, лошадиная нога,
В топком болоте!
Так действительно и происходит:
Соскальзывает лошадиная нога
В глубокую яму,
Увязает лошадиная нога
В топком болоте.
Отстает от меня всадник на черной лошади...
Снова ищу я солнечное место
И ложусь на мягкую травушку.
Одну ручку превращаю в мягкую подушку,
Другой ручкой накрываюсь, словно одеялом.
Одна моя ноздря
Погружена в такой крепкий сон,
Что хоть шею руби,
Другая же моя ноздря
Обнюхивает каждый предмет
На расстоянии трех деревьев;
Одна моя звезда
Погружена в такой крепкий сон,
Что хоть шею руби,
Другая же моя звезда
Осматривает всю користую землю;
Один пенек мой
Погружен в такой крепкий сон,
Что хоть шею руби,
Другой же пенек мой
Прислушивается к каждому лесному шороху.
Чувствую и слышу что-то опасное.
Поднимаюсь я, могучий зверь,
И отскакиваю на расстояние,
В три раза большее, чем мой рост.
Поворачиваю голову
И прислушиваюсь к опасной стороне.
Слышен звук серебряных подков.
Это приближается человек,
Сидящий на гнедой лошади.
Хоть и бегу я
Во всю прыть своих звериных ног,
Но чувствую, что веревка,
Которая идет от меня к нему,
Все больше укорачивается:
Он забирает ее в свои проворные руки.
— Батюшка мой, вышний свет!
Если добывал я когда куропаток,
То приносил их в жертву тебе,
Если убивал когда я дятлов.
То посвящал их только тебе.
Батюшка мой, Нум-Торум!
Неужели ты не спасешь меня
От этого страшного всадника?
Неужели ты не остановишь
Его гнедую лошадь?
Пусть вырастет перед всадником
Настолько густая чаща,
Чтобы в нее не смог пробраться
И нос собаки!
Пусть вырастет перед всадником
Настолько высокая гора,
Чтобы через нее не смог перескочить
Самый лучший конь!
Так действительно и происходит:
Вырастает перед всадником чаща,
Непроходимая для собачьего носа,
Вырастает перед всадником гора,
Не поддающаяся конскому прыжку.
Скрываюсь я от преследования...
Найдя солнечное место,
Ложусь я на мягкую травушку.
Одну ручку превращаю в мягкую подушку.
Другой ручкой накрываюсь, словно одеялом.
Одна моя ноздря
Погружена в такой крепкий сон,
Что хоть шею руби,
Другая же моя ноздря
Обнюхивает каждый предмет
На расстоянии трех деревьев;
Одна моя звезда
Погружена в такой крепкий сон,
Что хоть шею руби,
Другая же моя звезда
Осматривает всю користую землю;
Один пенек мой
Погружен в такой крепкий сон,
Что хоть шею руби,
Другой же пенек мой
Прислушивается к каждому лесному шороху.
Чувствую и слышу что-то опасное.
Поднимаюсь я, могучий зверь,
И отскакиваю на расстояние,
В три раза большее, чем мой рост.
Поворачиваю голову
И прислушиваюсь к опасной стороне.
Слышен звон золотых подков.
Это приближается человек,
Сидящий на лошади белого цвета[334].
Чувствую, что настает мой последний час:
Как бы быстро я ни бежал,
Он все-таки подтянет ту веревку,
Которая тянется от меня к нему.
— Ах, батюшка мой, вышний свет!
Ах, батюшка мой, Нум-Торум!
Разве не тебе
Посвящал я всех добытых зверей,
Разве не тебе
Посвящал всех добытых оленей?
Но поздно, поздно!
Не успеваю я закончить
Священного заклинания,
Уже приблизился человек,
Сидящий на белой лошади.
Хоть и наскакиваю я на него с ревом,
Готовый пожрать город.
Хоть и бросаюсь я на него с ревом,
Готовый пожрать деревню, да попусту...
Длинное копье богатыря
Пронзает мое святилище[335].
Все перевернулось в моей голове,
Как будто от пьянящих мухоморов.
Падаю я, зверь, и погружаюсь в глубокий сон.
Просыпаюсь на седле скачущего всадника...
Кай-яй-ю-их!