Мифы Первой мировой

В результате на вооружении русской армии оказалось как минимум десять образцов винтовок, не считая крепостных: 2 русские — Мосина и Бердана, 6 союзных — Ариса­ка, Винчестера, Веттерли, Лебеля, Гра и Гра–Кропачека и 2 вражеские — австрий­ская Манлихера и германская Маузера, т. е. больше, чем в любой другой армии. По выражению В. Г. Федорова, «богатейшая коллекция, весьма удобная для изучения ис­тории винтовки, но не для ведения войны… В этом отношении русские войска до некоторой степени можно было бы сравнивать лишь с наскоро организованными частя­ми Северных и Южных штатов Америки во время гражданской войны 1861—1865 годов». При этом подавляющая часть, например, французских поставок относилась к одноза­рядным винтовкам устаревших систем — Веттерли, Гра и Гра–Кропачека (450 000, 105 000 и 500 000 против 80 000 Лебеля). Можно только представить себе трудности снабжения патронами и обеспечения равных боевых возможностей для такого «зоопар­ка».

Сравним вклад иностранного производства в снабжение русской армии.

За время войны в России было произведено 3 579 000 винтовок, а закуплено за рубежом 2 434 000 (плюс трофеи — порядка 700 000). В результате 34 % всех винто­вок были «импортными», при этом потребности армии все еще не покрывались — не­комплект винтовок на протяжении всей войны составлял 35 %. При этом заказанное нередко поступало с опозданием, не в полном объеме и худшего качества. К тому же, по замечанию А. П. Залюбовского, первоначально в США отправлялись не слишком опытные специалисты–приемщики, которые не смогли завоевать авторитет на заводах.

Для пулеметов доля заграничных поставок была еще выше — 61 % (27 476 отече­ственных против 42 318), при этом на 1 января 1917 г. потребность в пулеметах была покрыта лишь на 12 %.

В 3–дм пушках ситуация спасала престиж отечественной промышленности — 94 % орудий были своими (12 715 против 586 штук), но на 1917 г. поставки покрывали лишь около пятой части потребностей (3538 штук из требуемых 14 620), больших, чем все производство за время войны. 4/5 легких гаубиц (1694 и 400) были отечественного производства, но опять‑таки при потребности в 2300 орудий смогли поставить только 435.

Уже в тяжелой полевой артиллерии снова появлялась существенная зависимость от союзников в половину общего парка (455/451), а поставки удовлетворяли потребно­сти всего лишь на 2/3 (560 орудий из 900). Еще хуже положение было в тяжелой ар­тиллерии — 3/4 орудий ввезено из‑за границы (147 отечественных против 406), при потребности на 1917 г. 1414 орудий — поставлено 185 штук. Общее количество тя­желых орудий к концу войны выросло в 6 раз, но во Франции — в 24. При этом при испытаниях 1916 г. английских 127–мм гаубиц «стрельба шрапнелью не поддавалась никакой корректуре и шрапнель рвалась, как ей самой заблагорассудится, а бомбы, в зависимости от твердости грунта, на который они падали, давали неразрывов от одной четверти до одной трети, а иногда и более того», т. е. и зарубежные постав­ки не всегда спасали положение.

Специализированная зенитная артиллерия на огромном фронте присутствовала в по­истине гомеопатических дозах — 20 и 36 орудий соответственно (зарубежных 2/3), при потребности в 1052. Не говоря уже о приборах для зенитной стрельбы. По Ки­риллову–Губецкому, общее количество специальных зенитных орудий к концу войны составляло (округленно): в Германии — 2600 (по данным Луиса Брауна — 2900, вклю­чая 88–мм орудия), во Франции — 900, в Италии — 600, в России — 120.

Траншейная артиллерия на 92 % (17 399 против 1580) состояла из отечественных пушек, но при потребности 18 376 орудий — поставлено 2297 штук.

Казалось бы, отечественная промышленность обеспечивала 90—95 % поставок наиболее массовой — трехдюймовой и траншейной артиллерии, но при этом Ставка лишь в 1917 г. наметила довести артиллерийское вооружение до того уровня, на котором германская армия находилась уже в самом начале войны. То есть изменившиеся потребности фронта требовали гораздо больше.