В силу своего божественного происхождения царь считался посредником между людьми и богами и часто выступал в роли верховного жреца. Ему приписывалась способность чудесным образом воздействовать на природу: вызывать дождь, ликвидировать наводнения, обеспечивать созревание хорошего урожая. Считалось, что все благополучие подданных зависит от физических и моральных качеств царской персоны. Если на страну обрушивалась страшная засуха или, скажем, эпидемия, уносившая тысячи жизней, то ответственность за это возлагалась на правителя. В бедствиях видели кару за его прегрешения. Кроме моральных качеств большое значение имели и физические данные правителя. Многие народы считали, что царь должен быть прекрасным и могучим, подобно богу. Более того, религиозное сознание отказывало царю даже в праве на болезнь: в некоторых африканских обществах существовало предписание, по которому болезнь правителя не должна была длиться более трех дней, если же она затягивалась, то правитель смещался и заменялся другим. Вызвано это было отнюдь не какими-то практическими соображениями, не опасениями за состояние государственных дел. В основе лежало убеждение, что царь должен обладать божественным, космически совершенным телом, которому неведомы хвори, ибо болезни царского тела подобны нарушению вселенской гармонии мира и общества.
По мере развития религиозной мысли акцент был перенесен на духовные качества. Древние китайцы считали, что Китай находится в центре мироздания, и потому именовали свою страну Срединным государством; в центре Китая находилась столица, а в ней центральное место занимал императорский дворец. Самой же сердцевиной космоса мыслилась священная особа Сына Неба[118]. По древнекитайским представлениям, император распространял вокруг себя некую невидимую и внешне не ощущаемую мистическую силу, именуемую "дэ" (условно переводится как "добродетель"). Высшие сановники, поскольку они были приближены к государю, получали львиную долю этой благодетельной "дэ", оттого они будто бы и были благородны. Простому люду, живущему подальше, ее доставалось гораздо меньше, а народы за пределами Китая не получали почти ничего из-за удаленности. Поэтому китайцы презрительно именовали своих соседей варварами, высокомерно утверждая, что они в своем поведении "не отличаются от птиц и зверей".
О том, насколько глубоко пустили корни подобные представления, можно судить по следующему факту. Когда в I веке нашей эры кочевники обрушились на северные границы страны, император созвал на совет своих сановников. Те разделились на два лагеря: одни призывали укреплять границы, другие же на основании священных книг совершенно серьезно доказывали, что укреплять следует не армию, а духовную силу государя, тогда-де варвары устрашатся и сами придут на поклон. Подобные взгляды отразились в традиционной формуле: "Один человек (
Утрата императором силы "дэ" вела к тому, что Небо отворачивалось от него, а к власти приходила новая династия. Как и африканцы, древние китайцы считали стихийные бедствия карой за проступки Сына Неба. Особенно зловещими считались солнечные затмения, ведь солнце — символ императора. Еще более показательно уподобление государства человеческому телу, главный орган (сердце) которого — император. В одном из древнекитайских сочинений говорится, что пограничные районы и центр страны подобны телу с животом, сердцем и конечностями. То же можно сказать не только о китайцах, но и о древних египтянах, отождествлявших свою страну с телом фараона. Подобно этому и древнеиндийские цари рассматривали вверенное их попечению государство как часть своего космического тела[120].