Мифы о Хельвиге

Вода возвращается

Сыну Артемию

Вода возвращается. Лужи кишат мальком.
До лодки, оставленной на береговой мели,
идем вместе с сыном усталые босиком.
Вода забрала наши земли и корабли.

Меняется карта моей обжитой страны.
О чем, обреченно вздыхая, ворчал старик?
Луна умирает. Кануны смертей луны
вскрывают в змеиных норах живой родник.

Мы не воскуряли молитвы для Маниту,
не уповали на гордость подземных сил.
Есть кто-то другой, кто уверовал в правоту.
Мы не просили. Но он за нас попросил.

В наши родные озера пришла вода.
Любимый, сегодня ты выведешь к солнцу флот.
Душа замирает, услышав щелчок кнута,
В ударе весла возникает гусиный взлет.

Наш лагерь затоплен. Рябит водяная дрожь.
Кострище дымится, в проточной воде треща.
И в рыбьем глазу установлен тяжелый нож,
которым мой мальчик пришпилил к песку леща.

Хороший охотник. Я чувствую жесткий нрав
хозяина мира, внимательного игрока.
В руке его непокорность столетних трав,
как долго хранится в ладони его рука.

Звереныш, что ставит на каждом боку клеймо.
Он чертит волшебные метки на темном дне.
Он каждую рыбу читает, словно письмо.
И нашу судьбу выбирает в случайном сне.

Он помнит: еще недавно он был водой.
Всезнающей влагой, душою большой земли.
Он все еще связан с береговой чертой,
затерянной где-то в ночной мировой пыли.

Вода возвращается. Крепнет угрюмый дух.
Испуг истончается. Вот исчез без следа.
Свобода, что овладевает сердцами двух,
безмерно серьезней и яростней, чем беда.

Головы предков

Головы предков, высокие, как деревья, встречают солнце на Западных островах и черный свет его забирают себе, поскольку питаются им, а нам оставляют свет белый, который нам полезней и от которого вызревают наши всходы. И дождь расщепляет его на радугу, и глаза мудрецов взвешивают его как песок, и питьевой водой становится он, и молоком, и брагой. Потому что лишнее отнято у него, а лучший дар богов – это тот, что избавлен излишеств.

Головы предков тоже плоды, молчаливые плоды, набирающие силу и горечь запретного вкуса, к которому никому из нас не привыкнуть; и если тоскуешь по этим плодам, то помни: они сами скорее пожрут нас, чем мы пожрем их. Молодое сильнее старого, здоровое – больного, но мертвое, ставшее живым, мертвым и живым тысячекратно, становится сильней и молодого и старого. И если ступишь странником на этот берег и разбудишь их своим любопытством, как птицы закричат они, и поднимутся в небо черными стаями, и сведут с ума любого, кто не ведает, зачем он здесь и почему назначена ему эта встреча.

Худшие из худших, те, кто обладает дурной кармой, кто не имеет ни малейшей предрасположенности ни к какой из религий, и некоторые из тех, что не выполнили свои обеты по глупой самоуверенности или дурманящим иллюзиям, хотя и подготовлены к встрече с ними, так и не смогут их познать и продолжают блуждать, опускаясь все ниже и ниже, но даже на самом дне слышат они, как поют головы предков, когда ветер наполняет их зимним воздухом или летнею саранчой: и нет истины в этом вое, и нет удивления и призыва, и есть только страх, который и мог бы стать истиной, но для этого должен пронзить тебя в другом месте и в другой час.

Из дерева они, из дерева, что произрастает в каждом из нас, становясь то зеленым побегом, то окаменелым сгустком плоти, уже не различимым с мертвой лавой. Из ствола дерева, круглого как шар, в котором бесконечной спиралью, идущей к неизмеримо малой точке, запечатлены кольца зим, ибо нет им возраста, а если есть – то не нашими годами и днями.