Так что никакой керемети на месте Ярославля никогда не стояло. И никогда в кереметях не поклонялись Волосу.
4. Славянские Боги Мурома и Ростова
Распространено убеждение в «финском» происхождении жителей Ростова и Мурома на том основании, что упомянутые города стояли на землях неславянских племен, соответственно, мери и муромы. В интернете встретить оборот «мерянский Ростов» стало легче легкого. Хотя место расположения города и его (а равно и его населения) происхождение – это совершенно разные вещи. Бостон построен на территории, изначально населенной индейскими племенами, но ряд ли краснокожие когда-либо составляли заметный процент в его населении. Ольвия стояла на скифских землях, но по происхождению и по абсолютному большинству населения была городом греческим. Список можно продолжать долго. Даже совпадение названия города с именем туземного народца не говорит ровно ни о чем – Братск (изначально Бурятск) и Якутск довольно долго (до конца советской эпохи) были русскими городами на землях соответствующих племен. Заслуга индейцев племени уничито в возникновении Уничито, одного из крупнейших городов штата Канзас (чьё название, кстати, также имеет индейское происхождение), тоже весьма скромна.
Разрушение святым Авраамием Смоленским кумира Велеса. Фреска Ипатьевского монастыря
Внятным показателем того, кто, собственно, населял сами города Ростов и Муром, а не окружавшие их чащобы и болота, являются сообщения источников о довольно долго удерживавшихся в них языческих культах.
Например, вот что пишет житие Авраамия Ростовского[124] о земляках святого:
Как видим, не принимавшие до XII столетия крещение жители Ростова поклонялись не Кугу-Юмо или Нишкепазу, а Велесу, хорошо известному по источникам славянскому Божеству. Велес/Волос упоминается в договорах Олега и Святослава с Византией, в «Слове о полку Игореве», в «Житии князя Владимира» сообщается, что его идола скинули в Почайну при крещении столицы Руси, а следы его в фольклоре простираются вплоть до Чехии. Велс (Виелона, Велняс) почитался и балтскими племенами.
В конце того же столетия князь Константин обратил в христианство Муром. Сложенная в его честь «похвала» после перечисления с явным знанием дела языческой обрядности вроде почитания и увешивания «убрусами» дуплистых деревьев, погребения с покойником коней и древолазной снасти, завершает.
«Идѣже убо в Муромстей области пройдеши, нигдѣ не услышиши проклятых многобожных имянъ – ни Перуна, ни Дажбога, ни Мокоша»[126].
Невзирая на небольшие описки, в упоминаемых Богах сложно заподозрить каких-то финских идолов. Это опять-таки отлично известные по источникам Перун, Дажбог и Мокошь, чей культ оставил следы практически по всей славянщине до Сербии и южных берегов Балтики, и совершенно неизвестен финским народам.
Сторонникам «финских» Ростова и Мурома останется разве что отвергать прямые сообщения источников, ссылаясь на только одним им ведомые «особенности восприятия» древнерусских летописцев, почему-то решивших именно в отношении ростовцев и муромцев сделать то, чего не делали ни в отношении мордвы, ни в отношении карел или вепсов, литовцев, половцев, печенегов – приписать им поклонение славянским кумирам. На самом деле есть только один такой пример – «Сказание о Мамаевом побоище», вообще переполненное фантазиями и книжными аллюзиями, вроде уже почившего и сгоревшего на погребальном костре, Ольгерда, ведущего литовскую силу на Дмитрия Донского, или печенега, выезжающего из рядов орды на поединок с Пересветом. Там Мамай взывает «к богам своим», причём в одном ряду с Мухаммедом– «Бохмичем» и «Салаватом» (превращенном в «бога» названии благодарной молитвы мусульман) упоминаются «Перен» (Перун), Гурс или Гус (Хорс), Мокош (Мокошь) и загадочный Раклей, в котором одни видят античного Геракла (!!) а другие – «продукт распада» летописного «Симарьгла», расщепившегося в позднейших поучениях на «Сима и Рыгла» – вот якобы последний неблагозвучный псевдотеоним в «Раклея» и трансформировался. Судите сами, можно ли на основании одной из тьмы фантазий завзятого фантазёра, автора «Сказания…», делать какие-то обобщения про «особенности восприятия» всех книжников Руси.
Такой метод в целом похож на тот, к которому прибегают норманисты – если русские источники ни словом не упоминают Тора и Одина, а говорят про Перуна и Волоса – тем хуже для источников. Объявим их данные «позднейшим искажением» и дело в шляпе. Понятно, к науке такие методы «критики источников» отношения не имеют.