Свирепствовала болезнь несколько лет, буквально опустошая целые области. Люди жили, зная, что каждый день может стать для них последним. Одни полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств помогут им в борьбе с чумой: они старались уединиться или собирались небольшими кружками, предаваясь постам и молитвам. Другие — напротив — ловили каждый миг ускользающей жизни. Те, кому позволяли средства, лакомились изысканными яствами и винами, проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить. Не вынося уединения, они утверждали, что много пить и наслаждаться, бродить с песнями и шутками, удовлетворять по возможности всякое желание, смеяться и издеваться над всем, что приключается, — вот вернейшее лекарство против недуга. Они кочевали из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, порой устраивая пирушки даже в выморочных или брошенных домах. Таких домов было очень много: люди бежали из городов, бросая имущество «точно им больше не жить». Большая часть домов стала общим достоянием, и посторонний человек, если вступал в них, пользовался ими так же, как пользовался бы хозяин. «Всякому позволено было делать все, что заблагорассудится», — грустно заключает Боккаччо.
Именно тогда, в середине треченто, окончательно сформировалось мировоззрение итальянского Ренессанса: безудержный гедонизм, стремление наслаждаться сегодняшним днем, не беспокоясь о дне завтрашнем, который мог и не наступить. Здесь и далее будут употребляться термины «треченто», «кватроченто», «чинквеченто» — принятые в истории итальянские наименования четырнадцатого, пятнадцатого и шестнадцатого веков. Да, именно так: треченто — это четырнадцатый век, а не тринадцатый, так как название переводится с итальянского как «трехсотые годы»; соответственно кватроченто — это «четырехсотые годы», а «чинквеченто» — пятисотые, т. е. шестнадцатый век.
Разгул страстей не минул ни светских лиц, ни духовных. Тысячи монахов и монахинь жили вне монастырских стен. Священнослужители занимались прибыльным бизнесом, держа мясные лавки. Порой было и того хуже: они выступали сутенерами или содержали кабаки и игорные дома. Неоднократно издавались указы, запрещающие священникам «ради денег делаться сводниками проституток», но все напрасно: уж больно велик был доход, получаемый от домов терпимости. Историк Корнелий Агриппа сообщает, что ежегодный доход от лупанариев (публичных домов) приносил папе двадцать тысяч дукатов: «Дело это считалось настолько обыденным, что мне часто приходилось слышать, как епископы, подсчитывая доходы, говорили: „Два бенефиция дают мне три тысячи дукатов в год, один приход приносит пятьсот, монастырь — триста, а пять шлюх в лупанариях папы мне приносят двести пятьдесят“».
Порой и женские монастыри превращались в публичные дома, писатели того времени открыто говорят об этом. Монахини принимали клиентов и предавались оргиям, а потом в сточных канавах находили младенческие скелеты.
Когда вместе с войском французского короля Карла VIII в конце кватроченто — XV века — так называемая французская болезнь, раньше встречавшаяся в Италии эпизодически, начала распространяться в ужасающей степени, жертвами ее пали не только многие светские, но и высокопоставленные духовные лица. По католическому обычаю, больные посвящали святым гипсовые или восковые слепки недужных органов. Эпидемия распространилась столь широко, что статуи Девы Марии были буквально окружены и обвешаны слепками половых органов. Можно легко представить, какое впечатление это производило на молодых прихожанок.
Искусство и литература начинающегося Возрождения, забыв про средневековую скромность и романтизм, обратилась к теме наслаждений плоти. Разнообразные игривые новеллы, подчас граничащие с самой настоящей порнографией, были очень популярны. Особенно прославился Антонио Беккаделли, по прозвищу Панормита, что означает уроженец Палермо. Он состоял на службе неаполитанского короля Альфонса Арагонского Великодушного, занятого борьбой со своей мачехой, злой королевой Джоанной. Его перу принадлежат и серьезные труды: «О речениях и деяниях короля Альфонса Арагонского», собрание «Дружеских писем», но своей огромной известностью он обязан в первую очередь скандальному сборнику эпиграмм, названному «Гермафродит». Он был написан автором еще в юности в Сиене. Панормита подражал римлянину Марциалу, но превзошел его по части эротики. Критики единодушно сходятся в том, что «Гермафродит» — произведение малопристойное. Сборник был с восторгом принят гуманистами и встретил ожесточенные нападки со стороны проповедников, сжигавших по всей Италии изображения его автора. Книга эта была посвящена Козимо Медичи и сразу стала очень популярной по всей Италии. Когда в Вероне какой-то самозванец выдал себя за автора «Гермафродита», в его честь городские власти даже устроили праздник.