Мифы Ктулху

Когда я спустился вниз, Карл уже вернулся в студию. Поскольку естественное освещение сделалось уже довольно тусклым, он включил электричество и направился к мольберту. Я уже видел картину дня три-четыре назад, когда это был не более чем набросок. Теперь же…

Какой там набросок! Трава на холсте была зеленой, высокой и дикой, она поднималась к серо-фиолетовым вечерним горам, кое-где посеребренным лунным светом. Храм почти сиял, его колонны отбрасывали зловещие отблески. Похожих на признаки танцующих людей я не увидел; их сменили фигуры в долгополых одеяниях — плотные, массивные, со зловещими ухмылками на лицах. Увидев эти лица, я невольно вздрогнул: желтые, белые, черные, они принадлежали самым разным народам. Но куда сильнее ужаснулся я, когда разглядел Нечто, вздымающееся из пруда в окружении мерцающих колонн. По сути, то было лишь размытое, бесформенное пятно — омерзительно серое и чем-то похожее на гриб со щупальцами. Но и этого мне хватило, чтобы понять: подобной твари не место на старой доброй Земле…

— Что это? — спросил я сдавленным от испуга и недоумения голосом.

— Ты о чем? — переспросил Карл и довольно улыбнулся, заметив неподдельное выражение ужаса нам моем лице. — Черт побери, я и сам хотел бы знать! Но, по-моему, эта штуковина мне здорово удалась! А как она будет смотреться, когда я закончу картину! Думаю, я назову ее «Водяной».

VII. Лицо

Какое-то время я продолжал стоять, пытаясь переварить зрелище, отображенное на этом жутком холсте, а тем временем в открытое окно волнами врывалась едва ли не тропическая жара. На этой картине было все: и чужестранцы-монахи, и их дьявольская музыка, и храм, поблескивающий в лунном свете; плотина, пруд и горы, такие же, какими я их всегда знал… и Нечто, всплывающее из темного омута. А ещё некое чувство реальности происходящего, хотя я ничего подобного не видел прежде и, возможно, не увижу больше ни на одном полотне.

Моим первым импульсивным желанием, когда первый шок от увиденного прошел, было наброситься на Карла с упреками. Если это шутка, то она в высшей степени омерзительна. Но нет, на его лице читалось недоумение — моя реакция явилась для него полной неожиданностью, чего он был не в силах скрыть.

— Боже! — воскликнул он. — Ну разве она не хороша?

— Это твое чудовище не имеет ничего общего с истинным Богом, — выдавил я из себя охрипшим голосом. И вновь едва сдержался, чтобы не потребовать от моего друга объяснений. Неужели он читал записки дяди Гэвина? Или, быть может, шпионил за мной, пока я проводил свои изыскания? Да, но как Карл сумел провернуть свою затею втайне от меня? Сама мысль об этом казалась мне полным абсурдом.

— Но ведь ты ее чувствуешь, признайся, — сказал он, взяв меня за руку. — Я вижу это по твоему лицу.

— Да-да, чувствую, — пробормотал я. — Это… это очень сильное полотно.

Я не знал, что еще добавить, и задал бессмысленный вопрос, лишь бы чем-то заполнить возникшую паузу:

— Где тебя посетило это видение? Похоже на сон…

— В самую первую ночь здесь, — признался Карл. — Ты прав, это был сон. Отголосок ночного кошмара. Я плохо сплю в последнее время. Наверно, во всем виновата проклятая жара.

— Ты прав, — согласился я. — Жара и вправду невыносимая. Ты и сегодня будешь работать?

Не сводя глазе картины, Карл покачал головой:

— Только не при таком освещении. Не хотелось бы ее испортить. Нет, лучше пойду на боковую. Еще голова что-то разболелась…

— Да ну? — воскликнул я и мысленно похвалил себя за то, что воздержался от поспешных обвинений в его адрес. — Ты, великий викинг, готов сложить оружие перед головной болью?

— Викинг? — нахмурился он. — Ах да, ты ведь уже называл меня так. Моя внешность обманчива. На самом деле мои предки родом из Венгрии, из городка под названием Стрегойкавар.[17] И скажу тебе вот что: ведьм там сожгли даже больше, чем у вас в Шотландии!

В ту ночь я не сомкнул глаз и задремал лишь ближе к утру — вернее, меня сморило прямо за письменным столом, при неярком свете настольной лампы. А до этого, подгоняемый чувством, что близится нечто неизбежное, я погрузился в старые книги и документы, собранные моим дядюшкой, медленно, но неуклонно составляя в единое целое фрагменты огромной разрезной головоломки, которые тот собрал за долгие годы.

Теперь работа продвигалась с куда большим трудом. Дядюшкины заметки стали полны туманных намеков, почерк — едва читаем. Утешало одно: собранный им материал был мне уже неплохо знаком. В частности, я принялся изучать длинную генеалогию моих предков, обитавших в Темпл-Хаусе с момента строительства дома двести сорок лет тому назад. И пока я работал, глаза, вопреки моей воле, то и дело возвращались к темному пруду в окружении полуразрушенных колонн. В лунном свете их руины отливали серебром — в точности как на картине Карла. Неудивительно, что мысли мои вернулись к моему другу.