Но я едва ли заметил это, борясь с ужасным принуждением, которое двигало мной. При этом я не смахивал на человека в гипнотическом трансе: был бодр и оставался в полном сознании. Даже оцепенение, в котором я, казалось, слышал рев черных рек, ушло, оставив мой разум ясным, а мысли чистыми. Отчетливо и остро осознавать свою глупость, но быть неспособным победить ее — тяжелая доля.
Я ясно понимал, что еду навстречу пыткам и смерти и веду верного друга к тому же концу, но продолжал двигаться вперед. Мои старания разрушить чары почти лишили меня рассудка, но я продолжал. Я не могу объяснить свое принуждение, так же как не могу объяснить, почему предмет из стали влечет к магниту. То была злобная сила, недоступная пониманию; базовая, элементарная вещь, по сравнению с которой известный нам гипноз — лишь скудные крохи, рассыпанные наугад. Неподвластная мне сила влекла меня в Гесем и за его пределы; большего я не могу объяснить, как кролик не смог бы объяснить, почему глаза танцующей змеи притягивают его в ее разинутую пасть.
Мы были недалеко от Гесема, когда лошадь Брэкстона сбросила седока, а моя начала фыркать и вихлять.
— Они не подойдут ближе! — выдохнул Брэкстон, дергая поводья.
Я соскочил с лошади, перекинул поводья через луку седла.
— Ради бога, Джим, вернись! Я пойду дальше пешком.
Я услыхал, как он проскулил ругательство, а затем его лошадь поскакала вслед за моей — прочь от нас. Джим последовал за мной пешком. Мысль о том, что ему придется разделить мою участь, вызывала у меня отвращение, но я не мог отговорить его; а впереди в тени танцевала гибкая фигура, заманивая все дальше-дальше-дальше…
Я больше не тратил пули на эту насмешливую иллюзию. Брэкстон не мог ее видеть, и я знал, что она была частью моего наваждения — вовсе не настоящая женщина из плоти и крови, а рожденный в аду блуждающий огонек, издевающийся надо мной и ведущий меня сквозь ночь к ужасной смерти. Люди Востока, которые мудрее нас, называют это явление «провозвестник».
Брэкстон нервно вглядывался в окружавшие нас стены черного леса, и я знал, что по его телу бегут мурашки от страха перед обрезами, могущими внезапно выстрелить в нас из тени. Но я боялся отнюдь не свинца или стали… И вот мы вышли на залитую лунным светом поляну, на которой располагались хижины Гесема.
Два ряда бревенчатых хижин, между ними — пыльная улица, один конец которой шел по берегу ручьевины Тулароза. Ступени крылец почти нависали над черными водами. Ничто не двигалось в лунном свете. Не было видно огней; из труб, сделанных из палок и грязи, не поднимался дым. Так могло выглядеть мертвое поселение, брошенное и всеми позабытое.
— Ловушка! — прошипел Брэкстон; его глаза превратились в щелочки. Он наклонился вперед, как крадущаяся пантера, держа в каждой руке по пистолету. — Они ждут нас в этих хижинах!
Ругаясь, он последовал за мной, когда я широким шагом устремился по улице. Я не обращал внимания на безмолвные хижины. Я знал — Гесем пуст; чувствовал это. Однако меня не покидала уверенность, что кто-то следит за нами. Я и не пытался убедить себя в обратном.
— Они ушли, — нервничая, прошептал Брэкстон. — Я не чувствую их запаха. Я всегда чую запах ниггеров, если их много поблизости. Ты говорил, они пойдут в рейд на Гримсвилль?
— Нет, — прошептал я. — Сейчас они все в Доме Дамбалы.
Он бросил на меня быстрый взгляд.
— Это кусочек земли на берегу Туларозы в трех милях к западу отсюда. Мой дед рассказывал об этом месте. В прошлом, во времена рабства, ниггеры держали там своих языческих шаманов. И еще…
— Послушай! — Я стер ледяной пот с лица. — Напряги слух!
Через тьму леса, еле слышным шепотом на ветру, скользя вдоль затененных берегов Туларозы, доносился до нас бой барабанов. Брэкстон задрожал.
— Все правильно, это они. Но ради Бога, Кирби… посмотри!
С проклятием метнулся он к дому на берегу ручья. Я стоял позади него и лишь мельком разглядел черную неуклюжую фигуру, спускающуюся по берегу к воде. Брэкстон взял ее на прицел, потом опустил оружие и разразился бранью. Существо со слабым всплеском исчезло. По сверкающей черной глади шла рябь.
— Что это было? — спросил я.
— Ниггер, ползающий на четвереньках! — бросил Брэкстон. Его лицо в свете луны было болезненно бледным. — Он прятался за хижинами, следил за нами!
— Это, должно быть, аллигатор. — Что за таинственная штука — человеческий разум, готовый спорить со здравомыслием и логикой! — Ниггер вынырнул бы, чтобы глотнуть воздуха.
— Он проплыл под водой и вынырнет в тени у берега, там, где мы его не заметим, — возразил Брэкстон. — Теперь он отправится предупредить Сола Старка.
— Не думаю! — Жилка вновь вздулась у меня на виске. Рев пенной воды неодолимо захлестнул меня. — Я пойду… по болотам. Последний раз говорю тебе: возвращайся!
— Нет! В своем ты уме или совсем спятил, но я буду с тобой!