Мифы и личностные изменения. Путь к блаженству

Есть кое-что такое, что очень ярко проявляется в Иисусе, но не в самом христианстве, как оно исповедуется. Когда Иисус говорит: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших»[131]. Любить врагов? Предположим, что этот враг воплощает в себе все, что вам отвратительно. Предположим, что это Гитлер. Вы способны на такую любовь? Если нет, вы собираетесь назвать себя христианами?

Он должен остаться вашим врагом, потому что этого требует система вашей персоны. То, что вас научили считать хорошим и плохим, не соответствует его убеждениям. Поэтому вам нужно отстаивать то, во что вы действительно верите. Но можете ли вы любить его? Вы сейчас находитесь в позиции судьи на теннисном матче, но вам все равно приходится играть с какой-то одной стороны сетки. Это очень интересная проблема.

Христос говорит: «Возлюбите врагов ваших... да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных»[132]. Христос считал откровением эту реализацию практически буддистского принципа единения со всем, что было сотворено, и с Создателем, но в ортодоксальной интерпретации такие откровения не приветствуются. Иисус говорит: «Я и Отец одно»[133]. Он был распят за это ортодоксами, поскольку человек и Бог не могут быть едины. Аль-Халладж повторил ту же судьбу девятьсот лет спустя, по той же самой причине.

Пытаясь осмыслить это, церковь пришла к выводу, что Христос — это истинный Бог и истинный человек. Но Он говорил о другом; Он всегда называл себя сыном человеческим. Однако при этом и Он, и Отец небесный едины. Все это есть в книге.

ЖЕНЩИНА: А как насчет образа Франкенштейна? Моему сыну десять, и он очень увлечен Франкенштейном.

КЭМПБЕЛЛ: В этой истории переплелось множество мифологических мотивов, и основной из них — образ гомункулуса, искусственно созданного существа. Конечно, лучше всего этот мотив представлен в «Фаусте» Гете. В первой сцене второй части Фауст в лаборатории трудится над созданием гомункулуса, маленького человечка в бутылке. Это символизирует рождение нового человека, Непорочное Зачатие, как бутыль символизирует девственное чрево. Человек создается не природой, не телом, но с помощью мастерства — дисциплины и духовной техники.

Алхимики всегда считали, что помогают природе выделить золото из породы, но их интересовало не столько золото как металл, сколько золото духа. Таким духовным изысканиям не будет конца, если вы взялись исправлять ошибки, допущенные природой. Маленький горбун в «Франкенштейне» символизирует слабость природы, ошибки и все, что, как считалось, должно остаться позади.

Интересно, сколько человек здесь читали «Едгин»[134] Сэмюэла Батлера? Это история о людях, которые изобрели машину, автомат, который бы работал за них, подобно богам в старой семитской легенде, которые изобрели людей, чтобы те возделывали для них сад. Но как люди из старых легенд взбунтовались против богов, так и эта машина восстала против людей Едгина; аналогично поступает и создание доктора Франкенштейна, которое, кстати, довольно уместно назвали Адамом[135].

Так почему же эта история так нас завораживает? Я думаю, в силу двух причин. Первая заключается в том, что нам не чужда идея о создании нового мира: оставьте старое позади и постройте новое, где не будет места ошибкам, которых наделали взрослые. Вторая причина — то, что, оставаясь в своем мире, мы любим порассуждать о славном, добром, о том, что Бог есть любовь, и тому подобном, но всегда есть и другая сторона уравнения, и то, что за скобками, что подавлено, всегда манит нас, потому что наши души стремятся к равновесию.

Юнг указывает на то, что в Евангелиях мы читаем о любви, любви, любви. Но у святого Павла вам постоянно попадаются на глаза ужасные наказания, которые предназначены для грешников. То же и в Ветхом Завете. Вы читаете Псалмы, поете славу Господу, а потом обращаетесь к Иисусу Навину и восторгу от грядущих разрушений, ликованию оттого, что Ниневия, или Иерихон, или еще какой-нибудь город один за другим будут стерты с лица земли. Как-то так.

МУЖЧИНА: В романе Мэри Шелли чудовище — не страшный монстр, а прекрасное создание[136]. Когда киностудия MGM работала над фильмом, они подумали, что должна же быть какая-то причина, по которой это существо так ненавидели, и изобразили его уродливым. На самом деле он был красивым, и что-то в человеке заставило его проявить ту, другую сторону...