Мифы и личностные изменения. Путь к блаженству

Одно из направлений йоги, кундалини, великолепно развивает идею взаимодействия кама, принципа удовольствия, и арта — принципа силы. Мне это кажется невероятно интересным. Эти две движущие силы — кама и арта — в точности соответствуют двум составляющим нашего старого доброго друга id: эрос — стремление к удовольствию и танатос — воля к преодолению, к власти и успеху.

В Индии считают, что арта и кама — это два полюса природы, в то время как дхарма — полюс общества. Задача человека заключается в том, чтобы добиться успеха и испытать свои удовольствия под сенью дхармы. Затем, в чаще леса, он обретает духовный опыт, уничтожив эго в соответствии с учением, которое передает гуру. Такова система, с которой я хотел бы сравнить западную традицию, строящуюся на развитии эго.

Меня поражает, что совершенно независимо от индийской философии западная психология пришла к тем же понятиям принципов власти и удовольствия. Но там, где традиционная индийская мысль связывает два этих принципа с идеей общественной пользы, дхармой, Фрейд вводит понятие «медиатор», которым и является эго, примиряющее внутренние стремления id и внешние требования суперэго.

Фрейд разделяет начальный период жизни на три этапа. Первый — раннее детство, когда ребенок переживает все ранние травмирующие события. Этот период развития длится от четырех до семи лет.

Затем наступает этап, который Фрейд обозначил как период латентности. Это время открытия эго, которое продолжается с семи или восьми лет примерно до одиннадцатилетнего возраста.

Наконец, в пубертате происходит развитие генитальной сексуальности. В течение этого периода ребенок уходит от того, что можно назвать детской мифологией, — привязанности к родителям, уверенности в том, что луна следует за ним по пятам, когда он идет куда-то, что животные разговаривают с ним, и других образов, спонтанно созданных воображением. Именно в этот период — который мы называем подростковым — человека побуждают обратиться к эмпирической реальности и, в нашей культуре, к науке. Именно в этом возрасте ребенок постепенно начинает понимать, что такое научный подход, в противовес мифологии.

Первобытное общество всячески развивает мифологическое отношение к миру, восточные общества — тоже. В этих культурах ребенка старательно учат интерпретировать происходящее в мире на основе мифологических шаблонов. Подростковые годы очень важны: именно в это время в восточных обществах не развивают научный стиль мышления, склад ума, который был бы готов к критическим суждениям о реальном мире, готовность принимать решения и действовать и так далее — в каждом конкретном случае.

На Западе мы восхваляем научный стиль мышления, но символы, которые мы наследовали, валяются, рассыпавшись в прах под нашими ногами. Еще один важный вопрос о религиозных традициях: работают ли ритуалы вне непосредственного контакта с мифом? Он возникает, например, когда речь идет о крещении. Когда я был молод, один негодяй, убийца, принял крещение прямо перед смертью, что предполагает автоматическое отпущение всех грехов и прямой пропуск в рай.

Я не пытаюсь судить о душе этого человека, но очень хотел бы вынести суждение о традиции, в которой неважно, что совершил этот человек: как только его окропили святой водой и произнесли соответствующие слова молитвы, с ним произошло нечто неведомое, что позволит ему беспрепятственно войти в Царствие Божие. Я считаю это принципиальной проблемой религиозного сознания в наши дни: много ли людей, готовых в это поверить? Исполненные высокого смысла символы религиозной традиции сначала нужно преподать как следует; вы должны знать, что они обозначают.

Но есть некоторые аспекты этих символов, которые оказывают на нас влияние независимо от знания теологической базы. Я думаю, так работает образ распятого героя. Это мотив, который возникает во множестве религиозных традиций. Мы встречаем его у индейцев пауни, ацтеков, майя, мы узнаем его в образе Прометея, прикованного к скале: образ героя который ради любви оказал людям благодеяние — благодеяние-расплату, благодеяние-огонь или любое другое — и ради этого отдал свою жизнь.

Эта история говорит о многом. Нужно несколько подсказок, чтобы понять ее; теологические загадки взаимоотношений Сына, Отца и Святого Духа отходят на второй план по сравнению с силой самого мифа. Вы невольно чувствуете благодарность к тому, кто добровольно или по воле случая отдал за вас свою жизнь, стал вашей пищей и утолил вашу жажду, с духовной или физической точки зрения, — вот мотив, который имеет первостепенное значение. Образ героя на поле боя, отдающего жизнь за Родину, может быть эквивалентом Распятия. Думаю, что подобные образы до сих пор беспокоят человеческое сознание и будят то героическое, благородное и величественное, что есть в вашей собственной душе.

Глава 4. Миф и собственное Я

Юнг и полюса личности [64]