Мифриловый крест

В моей груди словно что-то взорвалось, в одно мгновение я понял, что мои силы гораздо больше, чем казалось раньше. Движение девчонки замедлилось, но не потому, что она стала бежать медленнее, а потому, что я стал жить и чувствовать гораздо быстрее. В доли секунды я ликвидировал трещину в мениске, рассосал ушиб и бросился в погоню. Погоня была короткой, со стороны, наверное, я выглядел как расплывчатая тень.

Девушка заметила меня только тогда, когда я догнал ее, сделал подсечку, повалил в сугроб и рухнул сверху. Она пыталась извернуться и ударить меня, сначала кованым сапожком, а потом тонким аккуратным стилетом, который вытащила из-за голенища. Обе попытки были обречены на неудачу, мы с ней движемся в совершенно разных скоростных режимах, я блокировал ее жалкие попытки еще до того, как она успевала направить удар. Борьба заняла не более двух секунд, а затем я сорвал с нее шарфик и мои клыки впились в тонкую и нежную, почти детскую шейку, резко контрастирующую с увядшей кожей лица, непоправимо испорченной некачественной косметикой.

- Будь ты проклят, - выдохнула она.

- Обязательно буду, - согласился я, - я уже проклят. Только знаешь, чем проклятие отличается от благословения? Точкой зрения. И больше ничем.

Я произнес эти слова, уже выпив четыре глотка свежей крови, терпкой и соленой, теплой и мягкой, крови, которая влилась в мое горло восхитительным водопадом и утолила жажду, терзавшую с самого утра. Восхитительное ощущение. И это ничего, что девчонка не слышала моих последних слов, какая мне теперь разница?

Я обернулся и обнаружил метрах в пяти от себя тощего и чумазого цыганенка лет восьми. Он пялился на меня, широко распахнув глаза, и одновременно сосал грязный палец. Я попытался вытереть рот, неразборчиво выругался, убрал клыки, вытер рот, улыбнулся цыганенку и пошел в его сторону. Нет, я не хотел убивать еще и его, просто он стоял рядом с входом в следующую подворотню.

- Дяденька, - спросил цыганенок, когда я поравнялся с ним, - а вы правда упырь?

- Правда, - ответил я, широко улыбнувшись. Когда выпьешь крови, жизнь становится прекрасной, хочется полюбить всех, вплоть до самого последнего бомжа или вот это цыганенка.

- Вы руку порезали.

Я посмотрел на свои руки и выругался еще раз. На правой кисти наблюдалась царапина, оставленная левым верхним клыком. В следующий раз надо не забыть убрать клыки перед тем, как вытирать рот.

- Ничего страшного, - сказал я, - заживет.

- Правда, что на упырях все заживает, как на собаках?

- Неправда. На нас все заживает гораздо лучше. Только не называй меня упырем, я вампир.

- Ой! Простите, дяденька, я забыл! Тетя Хафиза говорила, что упыря нельзя называть… ой! То есть вампира нельзя называть…

- Я понял. Тетя Хафиза права, слово "упырь" звучит обидно. Это как если бы тебя назвали черножопым.

- Простите, дяденька, я не хотел.

- Верю. Слушай, а ты не боишься разговаривать с вампиром?

- А чего вас бояться? Вы сытый и добрый. Когда уп… то есть, вампир, когда вампир сытый, он добрый, правильно?

- Правильно. Ладно, парень, мне пора идти.

- Да-да, вам пора, а то вас монахи могут поймать. А почему вы монахов не кусаете?

- Укусить монаха не так просто, как может показаться.

- Я так и думал. У монахов святое слово, которого вы боитесь. Жалко. Дяденька, а меня вампиром вы не сделаете?

- Нет.

- А если я вам буду девок поставлять для прокорма?

- Да иди ты!

Я повернулся спиной к гадскому ребенку и пошел прочь. В следующем переулке меня перехватил патруль городской стражи, усиленный двумя монахами в черных рясах. Они потребовали сообщить имя и род занятий, но когда я вытащил из-под дубленки мифриловый крест, вежливо извинились и побежали дальше.

- Эй, служивые! - крикнул я вслед. - А что случилось-то?

- Упыря ловим! - отозвался один из монахов.

Он выжидательно уставился на меня, видимо, надеясь, что я захочу поучаствовать в охоте. Но я только кивнул и пошел дальше.

5.

Новая кровь наполняет меня чем-то новым и неизведанным. "Дорога домой могла быть короче", подумал я, углубляясь в лабиринт переулков, и уже через минуту неведомо как оказался перед воротами монастыря. Я оглянулся назад и не увидел переулка, по которому только что шел. Ни хрена себе!

Монахи-привратники даже не спросили, кто я такой, они смотрели на меня с таким искренним восхищением, с каким бойцы-первогодки смотрят на сержанта, на спор ломающего о собственную голову десять кирпичей подряд. Наверное, мое путешествие по короткому пути сопровождалось какими-то спецэффектами.

Поднимаясь по лестнице, я обратил внимание, что дыхание не только не сбивается, но и не учащается, как будто я иду по ровной поверхности. Я ускорил движение и дыхание чуть-чуть участилось, выходит, я не стал неутомим, просто у меня теперь очень хорошая дыхалка. И сердце тоже хорошее, потому что пульс участился только совсем чуть-чуть.

В келье меня ждал Агафон, он выглядел возбужденным и озабоченным.

- Где вы бродите, брат Алексей? - воскликнул он, едва я открыл дверь. - Нельзя так пренебрежительно относиться к своим обязанностям! Я уже начал за вас беспокоиться.