МИФОнаименования и извергения

— Зовите меня Герцогиней, — оборвала она меня. — Все так делают. Хоть не знаю почему… В этом измерении уже много поколений нет никаких коронованых особ королевской крови. Их всех обезглавили, а собственность поделили… Славные были денечки!

Она причмокнула губами от приятных воспоминаний, хотя было непонятно, чем они были вызваны — временами коронованых особ или их обехглавливанием. Затем она неопределенно махнула на противоположную стену. Я посмотрел, ожидая увидеть насаженную на щит голову. Потом сообразил, что она показывает на висящую там выцветшую картину. И понял, что ничего не смогу разобрать сквозь пыль и грязь на ее поверхности.

— У служанки выходной, — резко бросила Герцогиня, заметив выражение моего лица. — С тех пор, как порку объявили вне закона, от прислуги не добиться приличной работы!

Я редко слыхивал такую явную ложь… насчет служанки, а не насчет порки. Имевшаяся тут повсюду паутина, пыль и мусор не могли накопиться за день или за год. Полки и шкатулки по всей комнате были забиты самого дурного вкуса коллекцией безделушек и пыленакопителей, какую я когда-либо имел несчастье лицезреть, и каждый предмет накопил пыль до предела своих возможностей и даже превыше их. Я не представлял, почему Герцогиня решила утверждать, будто у нее есть слуги, раз она явно не уважала меня. Но не было смысла дать ей понять, что я ей не верю.

— Да. Ну… Герцогиня, я пытался отыскать вашего сына Ааз… мандиуса, и надеялся, что у вас, возможно, есть какие-то сведения о его местонахождении.

— Аазмандиуса? Этого обормота? — ее узкие мелкие глаза сердито запылали. — Если б я знала, где он находится, думаете, я сидела бы здесь?

— Обормота?

Я начал гадать, о том ли Аазе мы говорим.

— А как по-вашему еще его назвать? — огрызнулась она. — С тех пор, как этот бездельник покинул школу, он не прислал мне ни гроша. Значит, он столько тратит на себя, что не остается ничего выделить семье, которая его вскормила, взрастила и сделала тем, чем он стал ныне. Что он думает, каким образом я буду поддерживать тот уровень жизни, какого ждут от нашей семьи, не говоря уж о продолжении инвестиций, если он не присылает мне денег?

— Инвестиций? — переспросил я. Картина начинала проясняться.

— Конечно. С тех пор, как умер мой муж, всеми инвестициями в нашей семье занималась я. И как раз начала набивать руку, когда Аазмандиус бросил школу и исчез без гроша… Я имею в виду, без следа. Уверена, будь у меня еще несколько миллионов для вкладывания денег, я не промахнулась бы.

— Понятно.

— Слушайте, у вас, случайно, нет доступа к свободному капиталу, а? Я могу вложить его в выгодное дело для вас, а прибыль мы можем поделить… Хотя вам будет лучше заставить свои деньги работать, снова вложив их в дело, как только вы их получите.

Я вдруг остро почувствовал тяжесть чековой книжки у себя в кармане. Разговор принимал неудобный оборот.

— Мгм… Я сейчас немного нуждаюсь, — уклонился я от прямого ответа, — потому и искал… Аазмандиуса, так как он задолжал мне деньги.

— А разве у вас нет друзей, способных дать вам взаймы миллион-другой?

— Вообще-то нет. Они все такие же бедняки, как и я. Извините, Герцогиня, мне сейчас надо идти. Меня внизу ждет такси и каждая проведенная здесь минута стоит мне больше, чем вы можете себе представить.

Я испытывал отчаяние, когда Эдвик вез меня с Пуки обратно в отель. Последняя моя надежда найти Ааза пошла прахом. Теперь, когда оказался бесплодным розыск его в среде магов, я совсем не представлял себе, как его найти, иначе, чем стучась в каждую дверь этого измерения… а на такую попытку у меня просто не было сил, даже если бы нашлось время. Миссия провалилась. Не оставалось ничего иного, как расплатиться с Эдвиком и Пуки, выписаться из отеля и придумать, как просигналить Маше забрать меня отсюда на Пент. Я надеялся, если снять с пальца ее кольцо, то она появится, но уверенности не было. Возможно, в борьбе с королевой Цикутой я проявлю больше умения, чем в поисках Ааза. Мне следовало бы испытывать печаль, когда я выписывал чеки водителю и телохранителю. Вместо этого я вдруг задумался о Герцогине.

Поначалу я счел ее сумасшедшей старой дамой, живущей прошлым, поддерживая иллюзию богатства, в которую не верил никто, кроме нее. В идеале, кому-то, неравнодушному к ее судьбе, следовало бы строго поговорить с ней и попытаться снова вернуть ее в контакт с действительностью, чтобы она начала приспосабливаться к действительному положению. Поразмыслив, я счел его скорее печальным, чем раздражающим или достойным презрения.

Затем мои мысли стали незаметно переходить от ее дел к моим. Не был ли я, так же как и она, виновен в попытках основывать свою жизнь на том, как было или должно быть? Я был неискушенным, необученным юнцом, и такое представление о самом себе все еще преследовало меня во всем, что я ни говорил и делал. Я считал, что должен быть безупречным бизнесменом и управляющим, и, преследуя эту цель, обращался с собою и другими довольно сурово. Что же являлось для меня действительностью?