Вместо того чтобы стремиться к восстановлению почтительного отношения к таинствам, наши современники, благодаря высоко научным психиатрическим установкам, оставляют эти вещи далеко за пределами нашего внимания. Поэтому наши болезни прогрессируют сильнее, а состояние нашей культуры становится все более безнадежным.
Когда мы не можем сформировать правильное отношение к собственной душе, нечто у нас внутри стремится нас защитить. Поэтому часто DSM-IV и те, кому приходится применять существующие в нем предписания, помещают своих клиентов в футляры поверхностных и умаляющих человека диагнозов. Достоинство и глубина каждой человеческой души, независимость духа и отдельный путь индивидуации, которым должен следовать каждый из нас, приносятся в жертву фантазии об обозначении, контроле и исправлении. Но богов нельзя поставить в дурацкое положение, и в результате таких усилий лишь увеличивается патология и клиента, и терапевта.
Вместе с тем парадокс заключается в том, что если боги – это болезни, то наши болезни являются религиозными. Если боги -это персонификации сил, которые правят Вселенной, то наши расстройства – это нарушения этих энергий и их намерений в отношении нас.
Другая категория возрастающей диагностической заболеваемости связана с тем, что сегодня называется «расстройствами личности». Ранее называвшиеся характерологическими расстройствами, словно они относились к недостаткам характера, не соответствующему какому-то коллективному смыслу морали, личностные расстройства являются недостатками «личности». Здесь мы снова сталкиваемся с влиянием метафоры, даже исходящей от АРА. Некоторые юнгианские теоретики называют эти феномены «расстройствами Самости», предполагая, что отношение к Самости было нарушено: чаще всего в родительской семье или в результате культурной травмы. Эта метафора является довольно полезной в той мере, в которой человек хочет приравнять деятельность Самости к телеологии богов. Что касается меня, то мне хочется иметь такое метафорическое равенство.
Действительно, метафорой является сама Самость. Это – не сущность, это – деятельность. Самость самоосуществляется; боги – «божествуют», так сказать. (Заметим, как трудно в нашем нарицательном, называющем языке превратить эти существительные в истинную идентичность, выраженную в глагольной форме. Это звучит ужасно, даже смешно, однако мы должны приложить усилия, чтобы восстановить динамическую, телеологическую и вместе с тем непредсказуемую сущность богов в их божественной деятельности.)
Конечно, я был несправедлив к АРА и к DSM-IV, ибо они создавались добросовестно, с серьезными намерениями, и существующая бюрократизация в нашей службе охраны психического здоровья, быть может, даже неизбежна. Простите меня за некоторую риторическую гиперболу, но все же позвольте мне настоять на своем. Мне хочется, чтобы мы не были околдованы сухим диагностическим языком, пустой псевдонаучной номенклатурой, этой книгой посланий Папы Римского, этой терапевтической Торой, как ими околдованы множество практикующих психологов, на которой настаивают многие страховые компании и из-за которой столько людей на всю жизнь почувствовали себя униженными, оскорбленными, с приклеенным ярлыком на всю оставшуюся жизнь.
Нельзя выписать рецепт, подходящий нашему общему состоянию: не существует прозака для человеческой личности, нет се-рентила для лечения прекращения деятельности души, нет рисперидона[184] в качестве духовного рецепта, как нет возможности избежать нашей аномии[185]. Если внешний и внутренний миф у нас не совпадают, то и душа остается разделенной. Если внешний миф не поддерживает индивидуацию, то мы проживаем экзистенциальную диссоциацию.
Такова атмосфера и таков контекст нашего времени, и именно поэтому в конце XIX века была изобретена глубинная психология.
К концу XIX века человеческая душа оказалась в пропасти между медицинской моделью, которая по своей сути прекрасна и полезна, – и екклесиастической моделью – такой тесной, которой она стала. Кто-то должен был опуститься в те глубины в поисках души, чтобы пойти по следу богов вплоть до их древней обители. Фрейд и Юнг, а также их последователи совершили этот шаг во внутреннюю пропасть, ибо они должны были его сделать. Это нужно было не только их пациентам, но и им самим, ради спасения своей собственной души. Снижение значимости родовой мифологии привело их к поиску истока всего мифа, движения души, обители богов и поля их действия.