Настенька в полной мере пользовалась предоставленной ей свободой. Востряков не ошибся, полагая, что она бродит с любовником по окрестностям и ездит с ним в Москву развлекаться. Так оно и происходило на самом деле.
Действительно, они бродили по окрестностям: местность была разнообразная, пересеченная. С одной стороны пересеченная железной дорогой, с другой стороны рекой, а также песчаными косогорами, обрывами, оврагами. От Лесной лаборатории дорожки, петляя, ниспадали к реке, где стояла на своих сваях старая лодочная станция, очень приятная. Настя часто летала во сне над этими местами, как летают все подрастающие дети над местами, где происходит их подрастание. Ниже по реке лежала бывшая усадьба (теперь санаторий) с парком и озером. Еще был еловый бор и гороховое поле, где ей нравилось ходить, вскрывая зубами зеленые стручки и высасывая из них сладкие горошины. С высоты своего полета, плескаясь в небе своих снов, Настя видела песчаную отмель сквозь зеленую воду реки, и корпуса лаборатории, и «гигантские шаги» – деревенские качели, за старой деревней, на лугу. Река здесь делала большой изгиб, восемь старых сосен почти окружали бывший барский дом, где теперь жили пациенты санатория.
Таков был ландшафт их любви. Они гуляли там везде, целовались в лодках, и на пляже, и в воде, плавая. Они ходили на железную дорогу, смотреть на поезда, и гуляли к далеким забытым холодным озерцам в лесу. Но больше всего Настя отчего-то любила санаторий. Самым любимым ее местом (и это была, конечно же, причуда) являлся тот самый усадебный флигелек, где располагалось процедурное отделение. Флигелек обладал двумя входами: парадным и подсобным. Дверь подсобного входа никогда не запиралась, можно было всегда войти, подняться по короткой лестнице и оказаться в коридорчике, довольно длинном и спокойном. В конце коридора сияла зеленым светом стеклянная дверь, всегда запертая. Этот коридорчик и стал сокровенным, излюбленным местом Настеньки. Здесь всегда было пусто, тихо. Никто не заходил сюда. Здесь она любила сидеть одна, на полу, на потертой ковровой дорожке, прислонившись спиной к стене. Часто проводила так время еще до знакомства с Тарковским. Здесь сидели они иногда и вдвоем, неподвижно, завороженно слушая цикадное жужжание зеленого света, доносящееся из-за стеклянной двери.Ну и, конечно, ездили в Москву развлекаться. Они танцевали в павильоне «Космос» на ВДНХ, где на всех ласково смотрело сверху огромное лицо Юрия Гагарина, а длинные разноцветные лучи замирали на поверхности орбитальных спутников, ракет и прочих космических аппаратов.
Они танцевали на колоссальных рейвах на московских стадионах. Вскоре одни предприимчивые люди, которых Настя хорошо знала, решили сами открыть клуб, но требовалось название. Настя предложила (в соответствии со своими пристрастиями) назвать его «Солярис». После этого Настя и Тарковский стали завсегдатаями этого танцевального клуба, к названию которого оба имели некоторое отношение.
Тарковский, как всякий настоящий влюбленный, обладал способностью к перевоплощениям – он почти приобрел облик того мальчика-подростка, которого представлял себе Востряков. Сильно похудел, стал подвижен. В лице сильнее проступило нечто детское и изможденное. Он приобрел кепочку с длинным козырьком, который сдвигал на затылок. В ухе появилась крошечная серьга. Он отпустил полупрозрачную рейверскую бородку.