Миф тесен

«Не сама кара была для него важной, — ему нужно было убедить самого себя, что ожесточение, с которым люди шли на штурм дворца, их глумление над трупом не были вызваны стихийным взрывом народного негодования, что вообще не было никакого народного возмущения, а была вылазка гнусных наймитов, и поэтому он допрашивал пленных самолично, добиваясь, чтобы они признались, что они гнусные наймиты, добиваясь от них желанной его сердцу иллюзии. <...> и тогда все эти упрямцы признались, что так оно и есть, что они наймиты, что им заплатили четыреста золотых песо <…>. И тогда он, облегченно вздохнув: “Бедные обманутые ребята!” — приказал накормить их, дать им возможность выспаться, а утром бросить на съедение кайманам».

Маркес, не прерывая рассказа о своем очередном полковнике, вытащил на свет одну из главных тайн власти. Правителю труднее поверить в протест, чем в заговор. Лучше предательство, чем искренняя нелюбовь. Пусть лучше за деньги, чем просто так. А потом можно и кайманам. А можно на радостях и простить.

Человеку трудно поверить, что его, такого хорошего, вдруг не любят. Мама любила, говорила, что лучше всех, сам себе нравлюсь, друзья рады. А те, кто не любит, они какие-то неправильные, может, кто что наговорил. Правителю поверить, что не любят, еще труднее: ведь вокруг столько благодарных, восхищенных глаз.

Разоблачить противников в том, что они наймиты, найти людей, которые это подтвердят, заставить их самих признаться — лучшая психотерапия, которую может прописать себе правитель, когда у него проблемы. И он прописывает ее себе, постепенно увеличивая дозы. Сначала достаточно собственной убежденности, потом докладов в папках у референтов и обличительных колонок политологов, потом приходится собирать целые митинги народной поддержки, чтобы сто тысяч человек своим присутствием подтвердили: да, те, другие, которые не любят, — наймиты. Жалкие обманутые ребята.

Это всё подкуп и технологии, убеждает себя правитель. И не замечает, что для этого сам использует подкуп и технологии: пусть там кто-нибудь организует, заплатит, разозлит, придумает и размалюет страшных врагов, лишь бы вышли люди и сказали, что те, которые не любят, — жертвы подкупа. И технологий. Круг замыкается: мозг правителя создает имитацию реальности — «желанную сердцу иллюзию».

А за первой — вторую. «Путин — это стабильность», — провозглашают в его окружении и делают стандартную ошибку: принимают прошлое за настоящее. Такую же ошибку делает сам Путин.

Против врагов, за власть, митинг на Поклонной горе — замечательная ее иллюстрация. С третьего раза удалось собрать внушительное число сторонников правителя. Но для этого пришлось в последний момент превратить его в митинг против противников: из собрания любви (см. публичную аудиенцию Иоанна Павла II или папы Франциска на площади св. Петра) — в собрание ненависти одной части граждан к другой. Хорошо, что эта ненависть была, по большому счету, только на сцене, но ведь планы партии в жизнь — и вот уже одна часть страны все больше ненавидит другую. А ненависть — как связана со стабильностью в стране?

Человек носит в себе постоянный груз раздражения, досады, нелюбви, опаски перед чужим — богословы называют это первородным грехом, биологи, наверное, — наследием эволюции: видно, нам от зверушек подарок — реакция на вторжение на мою территорию. «Эй ты, новенький, поди сюда». Неприязнь к новенькому, к отличнику, к рыжей в сережках, к тому жирному, к очкарику, к ду­ре-хи­мич­ке объединяет неиспорченные детские души раньше и быстрее, чем радость узнавания неправильных глаголов.

Митинг в поддержку превращается в митинг против врагов, потому что так проще. Ораторы вместо того, чтобы хвалить правителя, учат ненавидеть чужих. Вот они в шубах, вместо головы — айпэд, вместо языка — раздвоенный лукавый твиттер, вместо ног под валенками — копыта, на голове рога — другой, не как у нас, формы: вот они чужие зашли на нашу территорию. Зачем пришли? А зачем чужой заяц зашел на мою опушку? Не иначе как кормиться с нее, отнять мой майник двулистный, купену и заячью капусту. Ну уж нет, мне есть что терять.

Приходится собирать сто тысяч людей и гнать их, сонных, теплых, домашних, на другие сто тысяч, чтобы убедить себя, что ведь любят. Только где же тут стабильность? Стабильность — это ведь не когда сто тысяч против ста тысяч, а когда никто никуда не идет и не собирается.

Стандартная ошибка в том, что правитель видит себя не таким, какой он есть сейчас, а таким, каким он был вчера. Под стабильностью понимается: я же так хорошо и спокойно правил, и все шло неплохо, и никто не был против. А на время глагола посмотреть?

Все попадаются в эту ловушку, не только правители. Один и тот же человек вчера был причиной счастья, а сегодня он же — причина несчастья. Как же так? Почему она от меня уходит? Я ведь такой же, как год назад, когда она меня полюбила. Давай попробуем сначала. А сначала-то не бывает даже с мил-дружком, тем более с президентом и государем-императором.