Миф о вечной империи и Третий рейх

Или нет. Это не политический рассудок — это политический вывод, который надо извлечь. Ознакомление с политическими связями как раз весьма распространено среди коммунистических рабочих. Они презрительно усмехаются, когда им говорят, что сейчас у нас демократия. Они презрительно усмехаются, когда им говорят, что нас ждет вечный мир. Они презрительно усмехаются, когда им говорят о Лиге Наций. Но они все еще ожидают пришествия мировой революции. Они не видят, что у них существует другая перспектива. Ужасная перспектива, которую наши рабочие, хотят они того или нет, не смогут избежать, если они не как отдельный класс, а с силой всех шестидесяти миллионов одолеют предназначенную им участь. Только так можно избавиться от длительного рабства, столетней кабалы на благо наших врагов, которую демократия решила сделать делом чести нации. Только так мы можем избежать нашего исчезновения как свободного народа. Немецкий коммунизм не хочет этого рабства. И немецкий национализм тоже не хочет его. И это объединяет их. Но спрашивают ли они себя, могут ли они оба идти в ногу? Ответ зависит не от национализма. Ответ зависит от коммунизма. Немецкий рабочий должен спросить, что было причиной того, что он разочаровался в мировой революции? Причина кроется в нем самом. Она кроется в зависимости немецкого коммунизма. Она кроется в том, что немецкий коммунизм был зависим от русского союзника. Она крылась в том, что коммунизм успокоился на идее русско-немецкого дополнения, которая хочет уподобить не только с экономической, но и с политической точки зрения развитую индустриальную страну и аграрное государство. Два союзника могут тесно взаимодействовать только тогда, когда каждый из них является силой, построенной на собственных национальных, экономических и политических особенностях. Немецкий коммунизм восхищался русским примером, но не был готов явить миру немецкий пример. Правда, как мы видим, немецкий коммунизм очень быстро отказался от пацифистских принципов, с которыми он вошел в революцию. Возможно, он учился и понял, что для того, чтобы победить, революция должна быть вооруженной. Но сделал это, так как пришло указание из Москвы, так как пришла директива из России. Видимо, еще не наступил момент, когда он отдаст себе отчет в том, что в России другие условия борьбы против капитализма Антанты, нежели в Германии. Если бы в 1919 году Россия пришла в Германию, то следствием стало бы не возникновение «Фронта от Рейна до Владивостока», которым в борьбе с Антантой командовал Буденный, следствием стало бы отнюдь не возникновение красной, большевистско-спартаковской армии, но повсеместное политическое и экономическое крушение сначала Германии, затем Европы, а потом и Азии. Коммунизм сделал же из мировой революции лишь партийную политику, так как революция потерпела неудачу.

Отнимать у человека надежду — это очень жестоко. Но мы должны лишить их надежд, которые по глупости ведут к гибели. Не имеется никакого тысячелетнего царства. Всегда есть только царство действительности, которая претворяется в жизнь народом в своей стране. Ни один немец не сможет жить, если перестанет существовать Германия! Демократия говорит нам: Германия могла бы, по меньшей мере, прозябать. Это возражение, которое должно было оправдать все компромиссы. И если прозябание является целью нашей нации, то коммунист совершенно напрасно упрекает демократию в том, что она упустила момент революционного соединения с большевистской Россией. Вина падает на революцию, ту мнимую пролетарскую революцию, которая осуществилась не как национальное, а как интернациональное движение. Вина падает на социализм, которые вел не к немецкому социализму, а к бессильной демократии. Воздействие революции проявилось в том, что мы должны были оберечься от русских условий, которые для страны, где «лишними являются 20 миллионов человек», оказались бы и вовсе катастрофическими. И пока мы оборонялись от России, демократия заключила сделку с Западом и принесла нам прозябание. Но немецкий народ не хочет прозябать, он хочет жить. А также хотят жить немецкие рабочие.