Миф о русском дворянстве

Одобрив своим Указом от 28 мая 1900 г. предложение Особого совещания, Николай II тем самым отверг план Государственного совета предоставлять обществам право отказывать в приеме любому кандидату вне зависимости от того, владел он настоящей собственностью или нет. Государственный совет в ответ выдвинул веский довод — право на принадлежность к дворянскому обществу должно определяться добропорядочностью и личными достоинствами претендента, а эти качества не всегда сопутствуют владению земельной собственностью. Более того, землевладельцы обладали куда большими правами и возможностями влиять на дворянские общества, к добру или худу, чем безземельные дворяне^{305}. Проблема заключалась в несовместимости двух поставленных целей: с одной стороны, в желании преградить путь в губернские дворянские общества новым дослужившимся до дворянства чиновникам, обладавшим земельной собственностью и, с другой — желание укрепить идентификацию этих обществ как ассоциацию дворян-землевладельцев. Поскольку претендентов из числа чиновников-землевладельцев было немного, император выбрал вторую из этих двух целей и свел к минимуму право дворянских обществ регулировать доступ в свои ряды.

В июне 1904 г. Николай II утвердил мнение Государственного совета об учреждении Общей для всей империи родословной книги для регистрации дворян, не приписанных к какому-либо из губернских обществ. Герольдмейстеру Сената было поручено вносить в эту книгу членов следующих трех групп: безземельных дворян, которым было отказано в приеме в члены губернского общества; дворян, имевших собственность в губерниях, не имевших дворянских обществ; и дворян иудейского происхождения. За исключением евреев, любой дворянин, внесенный в Общую для всей империи дворянскую родословную книгу, за чисто символическую плату по три рубля с члена семьи, имел право стать членом губернского дворянского общества, особенно если у него была земля в губернии, в которой такое общество было^{306}.

В контексте обсуждения дворянского вопроса, вопрос о праве евреев на членство в дворянских обществах открывает одно из самых любопытных противоречий российского общества. Еврей-дворянин в императорской России был парадоксальным феноменом. Статус дворянства олицетворял высшие правовые привилегии, тогда как статус еврея означал крайнее поражение прав; меньше прав, чем у еврея, было только у осужденных преступников. Тем не менее перепись 1897 г. зафиксировала в 50 губерниях Европейской России 108 потомственных дворян (обоего пола и всех возрастов) еврейского происхождения плюс еще 88 — в других частях Империи. Их было ничтожно мало — мизерная доля 3,7-миллионного еврейского населения 50 губерний, но это явление требует объяснения.

Правовое положение евреев в России конца XIX в. было уникальным^{307}. Евреи, так же как северный кочевой народ самоедов, как не знавшие оседлости казахи и калмыки, относились к числу инородцев, что резко отличало их статус от положения как «природного» населения (правовая категория, включавшая русские и не только русские этнические группы, как то поляки, грузины и пр.), равно как и от постоянно проживающих в России иностранцев. Но вопреки этой классификации, закон определял евреев как низшую разновидность природного населения, определяя их статус не в положении об инородцах, а в особом разделе Свода законов о состояниях. Другие инородцы могли переменить свой статус, для чего было достаточно отказаться от кочевого образа жизни и записаться в одно из сословий природного населения. Религия не играла никакой роли в перемене правового статуса. Евреи, однако, уже были оседлыми людьми, а их место в сословной системе было вполне определенным — мещанство. В 1897 г. среди еврейского населения 50 губерний Европейской России 95,0 % относились к мещанам, 1,7 % — выбились в купечество, а 0,15 % достигли состояния почетных граждан; 2,75 % были крестьянами^{308}. Но евреи не обладали той же полнотой прав, что и другие члены соответствующих сословий; для них обращение в православие или другую признаваемую законом разновидность христианства было единственным выходом из этой правовой ущербности.