Магия слов была столь действенной и убедительной, что даже после того, как множество других изобретений расширило власть человека над физическим окружением и увеличило человеческие шансы на выживание, слову по-прежнему принадлежала пальма первенства как главному источнику человеческой созидательности. В «Наставлениях фараону Мерикаре», написанных в пору между Древним и Средним царствами Египта, мы читаем: «Будь искусен в речах, дабы ты мог властвовать, ибо власть [человека] — его язык, а слово сильнее оружия.»
В более раннем тексте мы читаем, что созидательность Птаха — бога, сотворившего всех остальных богов, — это «его зубы и губы его уст, которые произносят имена всех вещей... Всякий божественный порядок возник благодаря тому, что мыслило сердце и приказывал язык». Как заметил Джеймс Брестед, «исключительным основанием этой древней системы [иероглифического письма] является важнейшее представление о том, что ум или мысль — источник всех вещей». По той же причине одна группа северо-западных индейцев, которую изучал Крёбер, верила, что «верховному богу вийотов не понадобилось песка, земли, глины или палок для сотворения человека. Бог просто помыслил — и человек возник.» В этих наблюдениях содержится одна истина, опять-таки существенная для понимания современного человека: «думание» по-прежнему гораздо важнее «делания».
Сейчас непосредственная действенность речи в том, что касается человеческого поведения, контрастирует со все более трудными процессами управления и контролирования окружения; и, возможно, сам этот факт, в ущерб человеку, отбил у него всякое желание создать для себя более удобный дом. Как намекал еще Екклесиаст, ремесленники, исполняя черную работу на полях, в кузнице или гончарной мастерской, сделались непригодны для более высоких упражнений ума. Ведь и Бог книги Бытия, подобно Птаху, не совершил никакой «работы», творя вселенную. Он просто
Я привожу такие сравнительно поздние примеры могущественной роли речи, поскольку в дальнейшем мы увидим, что огромные технические достижения цивилизации значительно запоздали бы, если бы невежественное благоговение перед магией слова, «как будто снизошедшей с высот», не сделалось прочным основанием для действенной коллективной организации труда. Без магии языка и колоссального роста его мощи и сферы приложения благодаря изобретению письма «миф машины» был бы непредставим, а его воздействие невозможно.
Признавая критический вклад языка в развитие самой техники, не следует отрицать, что в конечном итоге это, наверное, замедлило процесс изобретательства в целом. Как предположил Алье, применение словесной магии к трудовому процессу, возможно, останавливало технический прогресс. «Человек, верящий в магию, пользуется техническими методами, которые были придуманы задолго до его времени и передавались из поколения в поколение... Ему представляется, что если он совершит какие-либо изменения, то из-за него они утратят всю свою силу.» Наверное, это еще один фактор, который помогает объяснить медлительность и несовершенство доисторического технического развития по сравнению с развитием языка. Кроме того, он мог бы объяснить быстроту изобретений в недавние века — с присущим им должным пренебрежением к словесной магии и с неподобающей десакрализацией слова.
Все эти препятствия и помехи не должны вызывать удивления. Разумеется, изобретение языка не устранило прочих человеческих слабостей; напротив, оно тем легче способствовало раздуванию «эго» и заставляло людей переоценивать действие слов в том, что касалось контролирования зримых и незримых сил, окружающих человека. Даже после бесконечных разочарований в высокоразвитых обществах эти помехи оставались; так, например, великий римский врач Гален сочетал магические формулы с рациональными медицинскими предписаниями. А разве это злоупотребление повторяющимися заклинаниями не продолжает существовать и сегодня в форме рекламы и пропаганды? Словесная магия — одно из главных средств достижения власти и высокого статуса в «обществе изобилия».
Поскольку наша собственная эпоха начала остро сознавать возможные случаи неверного употребления слов — семантическую путаницу и «магическое» неверное применение (быть может, из-за того, что именно в это время беспринципный политический и коммерческий обман стал портить язык), — то мне хотелось бы скорее подчеркнуть исключительную природу этого изобретения, которому мы должны переставать удивляться. Если язык долгое время обращал человеческую энергию в иное русло, нежели изменение окружающей среды и манипулирование ею, — то он и сам наделен всеми атрибутами изощренной технологии, включая отдельные положительные черты, которые еще не преобразованы в механико-электронную систему, находящуюся сейчас в процессе развития.