Палеолитическое искусство охватывает период, длившийся почти двадцать тысяч лет: это вчетверо дольше того промежутка времени, в течение которого существуют исторические цивилизации. Воспринимать его различные проявления как образцы некой единой палеолитической культуры было бы нелепо — тем более еще и потому, что их датировка и даже хронологическая последовательность часто так и остаются неясными. Однако можно выделить две главные темы, присущие этому искусству: не важно, изображает ли оно подвижные или статичные фигуры, процарапаны ли они на костяных орудиях, вырезаны ли в форме маленьких переносных изваяний, или монументальными рисунками нанесены на поверхность грубых стен и естественных сводов пещеры. Первая тема — это мощь и изящество животных, на которых различные первобытные народы охотились или ставили западни, — бизона, шерстистого мамонта, оленя, лошади и каменного козла; а вторая — это чудо и тайна пола, сосредоточенная в женских детородных органах. Животные, на которых велась охота, служили источником пищи, одежды, материала для орудий и украшений, средоточием всеобщего труда и наиболее заметной чертой природного окружения. Они являлись одновременно средством физического выживания и действующей силой психологического могущества благодаря жертвенному пролитию крови; не в последнюю очередь, были они и повседневными спутниками человека, чьи повадки в размножении и кормлении охотник тщательно изучал. Животные занимали в сознании палеолитического охотника такое же важное место, какое занимает в сознании современного человека механическая энергия, воплощенная в ружьях, автомобилях, самолетах, ракетах и автоматических машинах. Мы можем лишь гадать — почти не надеясь попасть в точку, — о том, чту все эти образы значили для последующих поколений палеолитических народов. Однако открытие зрелой наскальной живописи в пещерах Альтамиры ознаменовало новую эру в изучении ориньякского и мадленского человека, — доказав, что у него имелся не просто досуг для занятия искусством, но и амбиции, страсти и устремления, соизмеримые с нашими собственными.
Начиная с эпохи существования пекинского человека (около пятисот тысяч лет назад), пещеры служили и чревом, и могилой человеческой культуры. По всему миру пещеры и гроты становились священными местами, где совершились торжественные церемонии и чтилась память умерших. Храм Шивы в Элефанте (ок. VIII в. н. э.) один из многих образцов храмов и статуй, вырубленных прямо в горе в Индии, — повторяет древний порядок размещения символов.
Человек долгое время продолжал сознавать двойственную природу сновидений — звериную и божественную одновременно. Для подтверждения этого нельзя найти лучшего примера, чем Изенгеймский алтарь работы Маттиаса Грюневальда; на одной створке изображен распростертый Святой Антоний, осаждаемый дьявольского обличья видениями, которые символизируют похоти, желания, страхи, ненависть, явившиеся отчасти из дочеловеческого прошлого человека; а на другой створке Христос в сияющем солнечном нимбе воплощает появление человеческого и божественного начала, символически высвобожденного из каменной гробницы, из плена схвативших его жестоких, но погруженных в летаргический сон врагов. Створки Изенгеймского алтаря, Кольмар, кисти Маттиаса Грюневальда.
Среди демонов, духов, незримых сил и богов, окружавших древнего человека, почти повсеместно чувствуется постоянное присутствие Предков — или в виде призраков, или резных идолов (верхнее фото). Следуя советам предков, придерживаясь их обычаев, послушно идя по их стопам, племя могло быть уверено, что останется в безопасности. Строгое подчинение традиции являлось абсолютной необходимостью, так как даже малейшее отступление могло порвать цепь культурной преемственности.
Однако общественные установления «примитивных» народов зачастую оказывались не менее угнетающими и оглупляющими, чем сегодняшние технические церемониалы и научный эксгибиционизм. Маска, возможно, появилась как приспособление, позволявшее быстро изменить внешность или поменяться ролями. Могущественное абстрактное изображение сверхъестественного существа предвосхищает некоторые из фантазий К. С. Льюиса или Олафа Стэплдона: замечательное изображение — правдоподобное вплоть до рудиментарных ножек — Большого Мозга! Подобные формы, часто называемые «примитивными», в действительности знаменуют заключительные стадии чрезвычайно сложной по своему устройству племенной культуры. На снимке группа соплеменников под зонтикообразной маской, изображающей священное существо, которую вместе надевают посвящаемые в таинства новички. Ангорам, Новая Гвинея.