– Ты многое себе позволяешь в разговоре с тем, кто может в два счета тебя уволить.
– Меня это не колышет.
– Ты совсем такой, как он, и это меня пугает. Твои братья больше пошли в мать, – сказал Дэниелс и ткнул в него пальцем. – Ты же – его копия.
– О, это самое приятное, что я от тебя слышал.
– Я не так уж плох, как ты думаешь.
– Я вообще о тебе не думаю.
– Скажи, это все из-за того, что случилось с Мэри?
Этой темы они старались не касаться. Единственная дочь Дэнни, она же двоюродная сестра Люка, маленькой девочкой погибла во время пожара в доме. Отец был бессилен ее спасти, хотя и слышал, как она звала его из объятого пламенем дома. Пожар начался из-за сигары, которую Дэнни оставил в пепельнице. Тетя Паулина постоянно просила мужа не курить в доме, но тот игнорировал ее просьбы и всегда поступал по-своему. Мэри похоронили на семейном участке, посреди высоких сосен. На следующий день после ее похорон Дэнни присутствовал на заседании городского совета, как будто ничего не случилось. Вскоре он стал мэром, затем сенатором, затем губернатором и, наконец, президентом.
«Он ни разу не навестил могилку ребенка», – бывало, говорил отец.
Тетя Паулина так и не простила мужа. После смерти дочери их брак превратился в своего рода спектакль на публику. Отец Люка тоже не простил брата. Не простил за сигару. Не простил за холодное безразличие.
– Ты сегодня у нас молодец, – произнес Дэнни. – И я хочу, чтобы ты знал: я в тебе не сомневаюсь.
– О да, теперь я могу спать спокойно.
– А ты, я смотрю, парень дерзкий.
Голос дяди зазвучал нотой выше, мышцы лица напряглись.
– Это я, похоже, в тебя.
– Что бы ты там ни думал, я любил твоего отца, а он любил меня. Ведь мы с ним братья.
– Мой отец считал тебя мудаком.
– А я и был им.
Это признание потрясло Люка. Но поскольку сегодня, похоже, ночь признаний, он решил задать еще один вопрос:
– Почему моя мать неравнодушна к тебе?
– Я за ней когда-то ухаживал.
А вот это что-то новенькое.
– Правда, она бросила меня и предпочла твоего отца, – усмехнулся Дэнни Дэниелс. – С ним ей было лучше. Сказать по правде, мне тоже. Для меня она была слишком хороша.
Люк согласился, хотя и не сказал этого вслух.
– Мне жаль, что случилось между твоим отцом и мной. Мне жаль, что вообще случилось в моей жизни. Я потерял дочь. – Президент на минуту умолк. – Но мне кажется, что моим племянникам пора перестать меня ненавидеть.
– Ты разговаривал с моими братьями?
– Нет. Я начал с тебя.
– Ты был на могилке Мэри?
Дэниелс посмотрел ему в глаза.
– Еще нет.
– И тебя это не задевает?
На мгновение в комнате повисло напряженное молчание.
– В том пожаре я потерял всё, – произнес Дэнни каким-то не своим голосом. – Все до единого фото. Всю память о ней. Все сгорело дотла.
– И потому ты вел себя так, будто ничего не было?
На миг между ними вновь воцарилось молчание, после чего Дэнни произнес:
– У меня остался лишь ее мысленный образ.
Люк не знал, что на это сказать.
В глазах дяди стояли слезы. Таким Люк его еще никогда не видел.
Дэнни Дэниелс сунул руку в карман брюк и, вынув сложенный пополам конверт, протянул его племяннику. На передней его стороне синими чернилами было нацарапано: «Моим сыновьям».
Люк узнал почерк отца.
Дэнни, похоже, совладал с собой и встал со стула.
– Он вручил мне его перед самой смертью, велев передать «моим мальчишкам», когда я сочту нужным.
Сказав это, президент направился к двери. Люк проводил его взглядом. Дверь распахнулась, затем снова захлопнулась. Он посмотрел на сложенный конверт.
Что бы ни было там внутри, слова эти написаны тринадцать лет назад. Первое, что пришло ему в голову, – он должен вскрыть конверт в присутствии братьев. Впрочем, нет, в этом случае пришлось бы ждать. Дэнни Дэниелс знал, что он сегодня приедет сюда. И потому решил, что настал подходящий момент, чтобы вручить племяннику отцовское письмо.
Люк расправил конверт и вскрыл печать. Внутри оказался единственный листок, испещренный отцовским почерком. Набрав полную грудь воздуха, Люк погрузился в чтение.