МИФ ХХ ВЕКА

Если где-либо понятие чести и было центром всего существования, то это на нордическом германском Западе. Со своеобразным для истории своевластием в истории появился викинг. Неукротимое чувство воли с началом роста населения толкает одну нордическую волну за другой через страны. Расточительно расходуя кровь, и с героической беззаботностью викинг создал свои государства в России, в Сицилии, в Англии, во Франции. Здесь царили первобытные расовые инстинкты без каких-либо обязательств и воспитания, не стесненные воспитывающими размышлениями о целесообразности или четко определенным правовым порядком. Единственная идея, которую принес с собой норманн, было понятие персональной чести. Честь и свобода гнали свободных людей в даль и неизвестность, в страны, где было пространство для переселенцев. Они сражались и на своих дворах, и в замках за свою самостоятельность до последнего человека. Гениальное отсутствие цели, далекой от всех торгашеских соображений, было основным позывом для нордического человека, когда он, несмотря на дикую бурю молодости, появился, создавая историю на Западе. Вокруг отдельных лиц группировались более близкие последователи, что затем должно было привести к созданию определенных общественных заповедей жизни, так как, наконец, всюду после странствий следовала оседлость крестьянского типа (которая на Юге, правда, быстро пришла в упадок, погибла, разложившись в поздневосточной роскоши). "Редко откроется наблюдателю другой пример в истории, где поведение народа было бы так чисто и определялось бы полностью единственной высшей ценностью: вся власть, все имущество, любое обязательство, любое действие находятся на службе у чести, которая заставит в случае необходимости, не раздумывая и не моргнув глазом, пожертвовать и жизнью. Подобно тому, как закон чести управляет жизнью, он также отражается в поэзии и проходит в виде основного принципа через мир сказаний: ни одно другое слово не встречается там так часто, как слово "честь". Поэтому нордический мир героев, при всей своей дикой разобщенности, своем бурном субъективизме, тем не менее, является единым по сущности и по линии судьбы* Приятно обнаружить эти признания в кругу немецких учителей, которые до сих пор были охвачены эстетизмом по греческому образцу. Здесь затронут нерв судьбы всей нашей истории. Тип оценки понятия чести решит все наше немецкое, наше европейское будущее.

* Крик. "Формирование человека", с. 154.

Если бы древний нордический человек и стремился действовать, применяя силу, то признающий честь центр его сущности и в борьбе и в смерти, породил бы чистую атмосферу. Войну можно вести жестоко, но признавать себя причастным к действиям - это первое условие для нордического мужчины (Крик). Это требуемое от каждой личности чувство ответственности было эффектной защитой от нравственного болота, того лицемерного разложения ценностей, которое постигло нас в течение западноевропейской истории в различных формах гуманности как вражеских происков. То они называли себя демократией, то социальным состраданием, то смирением, то любовью. Персональная честь северянина требовала мужества, самообладания. Он не болтал часами, подобно греческим героям перед каждым боем, не кричал, как они, получив рану. Осознанная им честь требовала от него хладнокровия и напряжения сил. С этой точки зрения фактически викинг является культурным человеком, а эстетически безукоризненный поздний грек - это отсталый, лишенный духовного центра варвар. Слова Фихте: "Настоящая культура - это культура убеждений", - вскрывают нашу истинную нордическую сущность по отношению к другим культурам, высшей ценностью которых являются не убеждения (а для нас это равноценно чести и долгу), а другая чувственная ценность, другая идея, вокруг которой вращается их жизнь.

История западноевропейских народов с течением времени была обусловлена разными обстоятельствами и очень разнообразно складывалась. Везде, где господствует нордическая кровь, имеется понятие чести. Но оно смешивается также и с другими идеалами. Это проявляется, чтобы предварить результат, в изречениях народной мудрости. В русской культуре восторжествовала идея церковности, религиозного чувства, которое даже самому дикому началу придает религиозно-ревностное прикрытие (следует вспомнить в "Идиоте" Достоевского человека, который убивает за серебряные часы, но перед этим читает молитву), поэтому русский говорит о своей родине как о святой Руси. Француз подходит к жизни с формально-эстетической точки зрения, поэтому для него Франция - "Belle France" (прекрасная Франция). То же самое можно сказать об итальянце. Англичанин горд за свое последовательное историческое развитие, за традиции, за твердые, типичные формы жизни. Поэтому он восхищается своей "Старой Англией" (old England). У нас же говорят, несмотря на множество несвятых свойств, все еще с тем же усердием о "германской верности", что доказывает, что наша метафизическая сущность все еще воспринимает "границу чести" как свой неподвижный полюс.