История знает большое количество подтвержденных рассказов о мужестве на костре, но она знает и о многих изменениях образа мыслей у судей. Так она называет храброго дю Бурга (du Bourg), который принял свой смертный приговор, не потеряв самообладания, и был повешен. Так и большое число других мужчин старой Франции. Это единственная трагедия героического страдания, которая, однако, вскоре превращается в смелый и, тем не менее, умный наступательный задор, когда лучшие представители французского высшего дворянства выступали как "гугеноты", возглавив борьбу за свободу идей. В восьми кровавых войнах велась эта борьба против Рима на всей территории Франции, и даже если спор о причастии, как внешне важный с догматической точки зрения был главным в духовной полемике, то это было только сравнение для более глубокого размежевания образа мыслей. Колиньи, придя позднее к власти, подтвердил свои основные взгляды делом, потребовав свободы веры не только для себя, но и признавая его за католиками Шатильона (Chatillon)* Поскольку движение гугенотов предполагало определенные формы жизни, а представители Рима требовали ответа, исходя из этой догматической основы, то протестантам не оставалось ничего другого, как постепенно составить также четко очерченную программу которая, "естественно", будучи неестественной по существу, она должна была вызвать конфликт в самих протестантских движениях различного толка. Но за ней всюду было нечто более глубокое: германская изначальная идея внутренней свободы. Учения и новые формы стали только аллегориями, которые выделялись на фоне римских догм, причем характерно, что месса подвергается нападкам гугенотов более всего.
* Сравни о нем
Среди гугенотской аристократии проходила война между двумя душами, которая очень усложняла борьбу. В то время как ее приверженцы непоколебимо требовали свободы совести и учений, они были вынуждены выставлять свои требования королю, которому они в государственно-политическом отношении были преданы старо-франкской верностью его свиты. Он же, связанный традициями, должен был видеть в единой религии и безопасность политического государства. Таким образом, получается, что в то время как гугенотские войска собираются позже в Орлеане или Ла-Рошели против короля, в то время как при Ярнаке (Jarnac) Сен Дени (St. Denis), Монконтуре (Moncontour) они сражаются с войсками короля, они тем не менее абсолютно честно выражают свою преданность королевской власти и издают призывы, где утверждают, что король не свободен, а находится в плену у римской партии, что было необходимо подтверждать им после каждого заключения мира.
Но и в самые великие времена движения гугенотов, они были в меньшинстве. Их сила, однако, заключалась в умной энергии их вождей, в героизме нового жизненного ощущения, в импульсе их старой крови, в то время как на стороне противника раздоры среди вождей парализовали силы, и король жил в постоянном страхе, что его полководец (например, Анжу) может выйти из повиновения.
Кровавая баня Васси (Vassy), где герцог Гиз попросту приказал убить молящихся гугенотов, что было сигналом того, что на карту поставлено все. И всегда готовые на жертву гугеноты откликнулись на призыв Конде. Несмотря на некоторые поражения, они завоевывали все новые крепости, города, укрепленные замки, находили себе опорные пункты то на Севере, то на Юге. Но в этих войнах цвет старо-французской крови с обеих сторон погибал на полях сражения. Так было с коннетаблем Монморанси (Connetable Montmorency), который боролся за своего короля не из-за церковной ненависти как Гиз, а сражался как старый ленник и закончил свою жизнь в возрасте 74 лет при Сен Дени (St. Denis). Постепенно пали в боях все протестантские вожди с Анделотом (Andelot) и Конде во главе. Несмотря на перелом бедра великий принц при Ярнаке (Jamac) скакал впереди своего войска: "Вперед, дворяне Франции, это бой, которого мы с нетерпением так долго ждали". Падает его раненый конь, и вражеский капитан поражает его сзади.