Миф. Греческие мифы в пересказе

Богам на Олимпе хоть бы что, однако плач оголодавших отчаивавшихся людей долетел до ушей Зевса. И лишь тогда, как-то раз вечером, они с богами подняли шум вокруг таинственного исчезновения Персефоны, и голос подал титан солнца Гелиос[120]:

— Персефона? О, я знаю, что с ней случилось. Я все вижу.

— Ты видел? Чего тогда не сказал? — возмутился Зевс. — Деметра, как умалишенная, бродит по миру, ищет ее, сама не своя от беспокойства, а мир тем временем превращается в пустыню. Какого ада ты помалкивал?

— Меня же никто не спрашивал! Меня вообще никто ни о чем не спрашивает. А знаю я много чего. Око солнца видит все, — сказал Гелиос, повторяя фразу Аполлона, которую тот частенько произносил, пока водил солнечную колесницу.

— Что же с ней случилось?

— Земля расселась, и кто, как вы думаете, выехал на колеснице и схватил ее?.. Не кто иной, как Аид!

— Аид! — хором повторили боги.

Гранатовые зернышки

Зевс тут же отправился в преисподнюю — забирать Персефону. Но слушаться приказов Царя мира земного Царь подземного мира настроен не был.

— Никуда она не пойдет. Она моя царица.

— Ты смеешь перечить мне?

— Ты мой младший брат, — проговорил Аид. — Мой самый младший брат вообще-то. Вечно ты берешь себе что хочешь. Я требую права оставить себе девушку, которую люблю. Нельзя мне в этом отказать.

— О, так-таки нельзя? — переспросил Зевс. — Мир голодает. Плач изможденных смертных не дает нам спать. Откажешься вернуть Персефону — попробуешь на своей шкуре силу и мощь моей воли. Гермес перестанет водить к тебе духи мертвых. Ни единая душа у тебя тут не появится отныне. Всех отправим в новый рай — или они вообще прекратят умирать. Аид сделается пустынным краем, без всякой власти, влияния или величия. Твое имя станет посмешищем.

Братья гневно вперились друг в друга. Аид сморгнул первым.

— Будь ты проклят, — прорычал он. — Дай мне еще один день с ней — и шли Гермеса, пусть забирает.

Зевс вернулся на Олимп очень довольный.

Наутро Аид постучал в дверь спальни Персефоны. Вас это, вероятно, удивляет, но на самом деле она держалась с таким достоинством и уверенностью, что даже сила, подобная Аиду, сомневалась в себе и робела. Он любил ее всем сердцем и, хотя в поединке воль уступил Зевсу, не сомневался, что не сможет Персефону отпустить. Кроме того, он улавливал в ней нечто… нечто, дарившее ему надежду. Маленький отсвет ответной любви?

— Дорогая моя, — сказал он с нежностью, какая поразила бы любого, кто знал его. — Зевс взял верх — велел вернуть тебя в мир света.

Персефона вскинула бледное лицо и внимательно посмотрела на Аида.

Аид ответил серьезным взглядом.

— Надеюсь, ты не думаешь обо мне дурного?

Она не ответила, но Аиду показалось, что он уловил легкий румянец у нее на щеках и шее.

— Раздели со мной гранат — в знак того, что не таишь зла на меня.

Персефона вяло взяла из его протянутой ладони шесть зерен и неспешно высосала их терпкую сладость.

Когда Гермес прибыл, он обнаружил, что и его, бога-хитреца, и самого Зевса все же обхитрили.

— Персефона поела плод моего царства, — сказал Аид. — Заведено, что любой, вкусивший пищи в преисподней, обязан вернуться. Она съела шесть зерен, а потому должна возвращаться ко мне на шесть из двенадцати месяцев в год.

Гермес склонил голову. Он знал, что все так и есть. Взяв Персефону за руку, он повел ее прочь из подземного мира. Деметра так обрадовалась дочери, что мир тут же покрылся цветами. Этой радости суждено было длиться полгода: через полгода, в согласии с неумолимым законом природы, Персефоне пришлось вернуться под землю. От тоски Деметры из-за этого расставания деревья сбросили листву и на весь мир наползла омертвелость. Через полгода Персефона возвратилась из владений Аида, и круг рождения, свежести и роста возобновился. Так возникли времена года: осень и зима — горе Деметры из-за ухода дочери, весна и лето — праздник возвращения Персефоны.

Сама же Персефона… ну, похоже, ей в равной мере стала постепенно нравиться и ее жизнь внизу. Полгода она была не узницей Аида, а довольной царицей преисподней, возлюбленной спутницей, вместе с супругом повелевавшей краем смерти. На остальные полгода она превращалась в смешливую Кору плодородия, пыльцы, плодов и проказливости.

Мир обрел новый ритм.

Гермафродит и Силен

Пока мужчины и женщины серебряного века привыкали к надрыву, усилиям и тяготам, какие стали, похоже, их общим уделом, боги продолжали размножаться. Гермес, стремительно выросший в пригожего, но вечно юного мужчину, вместе с нимфой ДРИОПОЙ заделал копытного бога природы ПАНА[121]. Втайне от Гефеста и Ареса он сошелся и с Афродитой, и союз этот был благословлен сыном совершенно сверхъестественного обаяния, названным в честь обоих родителей ГЕРМАФРОДИТОМ.