Лидгейт приехал только после полудня - он объяснил, что его задержали. Булстрод заметил, что доктор очень расстроен. Впрочем, Лидгейт тотчас занялся больным и стал подробно расспрашивать обо всем происходившем в его отсутствие. В состоянии Рафлса заметно было ухудшение, он почти не прикасался к еде, ни единой минуты не спал, был беспокоен, бредил, но пока не буйствовал. Вопреки опасениям Булстрода, он не обратил внимания на доктора и бормотал себе под нос нечто несвязное.
- Как вы его находите? - спросил Булстрод, оставшись с доктором наедине.
- Ему хуже.
- Сегодня вы меньше, чем вчера, надеетесь на благоприятный исход?
- Нет, я все же думаю, что он может выкарабкаться. Вы сами будете ухаживать за ним? - спросил Лидгейт, вскинув взгляд на Булстрода и смутив его этим внезапным вопросом, который, впрочем, задал вовсе не потому, что заподозрил неладное.
- Я полагаю, да, - ответил Булстрод, тщательно взвешивая каждое слово. - Миссис Булстрод уведомлена о причинах, которые задерживают меня здесь. В то же время миссис Эйбл с мужем недостаточно опытны, так что я не Могу полностью на них положиться. Кроме того, я не считаю себя вправе возлагать на этих людей подобную ответственность. Вы, я думаю, захотите дать мне новые распоряжения.
Самым главным из новых распоряжений оказалось предписание давать больному весьма умеренные дозы опия, если бессонница продлится еще несколько часов. Опий доктор предусмотрительно привез с собой и подробно рассказал, какой величины должны быть дозы и после скольких приемов лечение следует прервать. Он особенно подчеркнул, что давать опий без перерыва опасно, и повторил свой запрет насчет алкоголя.
- Насколько я могу судить, - заключил он, - главную угрозу для больного представляют возбуждающие средства. Он может выжить, даже находясь на голодной диете. У него еще немало сил.
- По-моему, вы сами нездоровы, мистер Лидгейт. Я весьма редко... вернее, в первый раз вижу вас в подобном состоянии, - сказал Булстрод, выказывая не свойственную ему еще совсем недавно заботливость по отношению к доктору и столь же мало ему свойственное равнодушие к собственному здоровью. - Боюсь, вас что-то встревожило.
- Да, - сухо отозвался Лидгейт, взяв шляпу и собираясь уходить.
- Боюсь, у вас возникли новые неприятности, - продолжал допытываться Булстрод. - Садитесь же, прошу.
- Нет, благодарствуйте, - надменно отказался Лидгейт. - В нашем вчерашнем разговоре я упомянул о состоянии моих дел. Добавить нечего, кроме того, что на мое имущество уже наложен арест. Этого более чем достаточно. Всего хорошего.
- Погодите, мистер Лидгейт, погодите, - сказал Булстрод. - Я обдумал наш вчерашний разговор. Моим первым чувством было удивление, и я недостаточно серьезно отнесся к вашим словам. Миссис Булстрод озабочена судьбой племянницы, да и меня самого огорчит столь прискорбная перемена в ваших обстоятельствах. Ко мне многие обращаются с просьбами, но, по здравом размышлении, я счел более предпочтительным решиться на небольшую денежную жертву, нежели оставить вас без помощи. Вы, помнится, говорили тысячи фунтов достаточно, чтобы освободить вас от обязательств и дать возможность обрести твердую почву?
- Да, - ответил Лидгейт, сразу воспрянув духом. - Из такой суммы я смогу выплатить все долги, и кое-что останется на прожитие. Мы урежем расходы. А там, глядишь, мало-помалу разрастется практика.
- Благоволите подождать минутку, мистер Лидгейт, я выпишу чек на всю необходимую вам сумму. В таких случаях помощь действенна только тогда, когда просьба удовлетворяется полностью.
Пока Булстрод выписывал чек, Лидгейт, повернувшись и окну, думал о доме, о том, как неожиданно пришло к нему спасение и возродило рухнувшие было надежды.
- Вы мне напишете взамен расписку, мистер Лидгейт, - сказал банкир, подходя к нему с чеком. - А со временем, надеюсь, дела ваши поправятся, и вы сумеете постепенно выплатить долг. Меня же радует одно сознание, что я освободил вас от дальнейших трудностей.
- Глубоко вам признателен, - сказал Лидгейт. - Вы вернули мне возможность работать с удовлетворением и даже мечтать.
Внезапное решение Булстрода показалось ему вполне естественным: банкир неоднократно бывал щедр. Но когда он пустил лошаденку рысью, чтобы поскорее вернуться домой, сообщить добрые вести Розамонде, взять в банке деньги и вручить поверенному Дувра, в его сознании зловещей темнокрылой птицей промелькнула мысль о том, как сильно сам он переменился за последние месяцы, если так ликует, одалживаясь у Булстрода, если так радуется деньгам, полученным для себя, а не на нужды больницы.