- Сегодня утром я зайду к Трамбулу и велю ему напечатать в "Пионере" и в "Рупоре" объявление о сдаче дома. Как знать, быть может, кто-нибудь, кто и не думал снимать новый дом, увидев извещение в газете, соблазнится. В провинции множество людей с большими семьями теснятся в старых домах лишь потому, что не знают, где найти более поместительное жилище. А Трамбул, по-видимому, ничего не сумел подыскать.
Розамонда поняла, что неминуемое объяснение приблизилось.
- Я распорядилась, чтобы Трамбул перестал разыскивать желающих, сказала она с деланным спокойствием.
Лидгейт в немом изумлении воззрился на жену. Всего лишь полчаса назад он закалывал ей косы и говорил нежные слова, а Розамонда, хотя и не отвечая, выслушивала их с безмятежной благосклонностью, словно статуя богини, которая чудесным образом нет-нет да и улыбнется восхищенному обожателю. Все еще во власти этого настроения, Лидгейт не сразу рассердился - сперва он ощутил тупую боль. Положив на стол вилку и нож и откинувшись на спинку стула, он, наконец, осведомился с холодной иронией:
- Могу я узнать, когда и почему ты это сделала?
- Когда я узнала, что Плимдейлы сняли дом, я зашла к Трамбулу и попросила его не упоминать им о нашем. Тогда же я дала ему распоряжение приостановить все дальнейшие хлопоты. Я знаю, если разойдется слух о твоем намерении отказаться от дома со всей обстановкой, это очень повредит твоей репутации, чего я не желаю допустить. Думаю, мои соображения вполне весомы.
- А те соображения, которые приводил я, тебе, значит, совсем безразличны? Тебе безразлично, что я пришел к иному выводу, в соответствии с которым отдал распоряжение? - язвительно спрашивал Лидгейт, и в глазах его сверкали молнии, а грозовая туча надвигалась на чело.
Когда на Розамонду кто-нибудь сердился, она замыкалась в ледяную броню, нарочитой безупречностью манер показывая, что, в отличие от некоторых, всегда ведет себя достойно. Она ответила:
- Я считаю себя в полном праве разговаривать о предмете, который касается меня ничуть не меньше, чем тебя.
- Совершенно верно, ты имеешь право о нем разговаривать, но только со мной. У тебя нет права отменять тайком мои распоряжения, обходясь со мной как с дурачком, - отрезал Лидгейт прежним жестким тоном. И презрительно добавил: - Есть ли какая-нибудь надежда растолковать тебе, к чему приведет твой поступок? Стоит ли еще раз рассказывать, почему мы должны приложить все старания, чтобы избавиться от дома?
- Рассказывать об этом нет необходимости, - сказала Розамонда голосом, звенящим, как холодная струйка. - Я все помню. Ты говорил тогда так же грубо, как сейчас. Но я по-прежнему считаю, что тебе нужно поискать других путей, а не настаивать на затее, которая для меня так мучительна. Что до объявления в газете, по-моему, это предел унижения.
- Ну, а если я не посчитаюсь с твоим мнением, как ты не посчиталась с моим?
- Это ты, конечно, можешь сделать. Но мне кажется, тебе следовало бы сообщить мне до свадьбы, что ты предпочтешь пожертвовать моим благополучием в угоду своей прихоти.
Лидгейт ей ничего не ответил. Он в отчаянии понурил голову, и уголки его губ судорожно подергивались. Розамонда, видя, что он на нее не смотрит, встала и поставила перед ним чашку кофе; Лидгейт ее не заметил полный тяжких раздумий, он сидел, почти не шевелясь, одной рукой облокотившись о стол, а другой ероша волосы. Противоборство чувств и мыслей сковывало его, мешая дать волю ярости или же наоборот - спокойно и решительно настоять на своем. Розамонда воспользовалась его молчанием,
- Когда я выходила за тебя замуж, все считали, что у тебя прекрасное положение в обществе. Мне тогда и в голову бы не пришло, что ты вздумаешь продать нашу мебель и снять дом на Брайд-стрит с комнатами, как клетушки. Если уж нам приходится так бедствовать, давай по крайней мере переедем из Мидлмарча.
- Блестящая идея, - с невеселой усмешкой отозвался Лидгейт. Он взглянул на чашку кофе, но так и не стал пить. - Я с удовольствием воспользовался бы твоей блистательной идеей, но увы, мне мешают долги.
- Долги есть у многих, но если это уважаемые люди, кредиторы их не торопят. Помню, папа говорил, что у Торбитов тоже долги, а они живут как ни в чем не бывало. Излишняя поспешность может только повредить, назидательно заключила Розамонда.