Мичуринский проспект (СИ)

Annotation

Это история про избалованного увальня, который волей судьбы попадает в военную Академию и жизнь его начинает играть новыми, порой яркими, порой мрачными красками.

Чертик Митя

Чертик Митя

Мичуринский проспект

1.

Через КПП мы прошли по паспортам, по одному. По ту сторона забора тянулась длинная, до самого горизонта, дорога с утыканными по обочине липами и кленами. В первый раз шеренги деревьев обрывались километра через два от железных ворот, на этом месте, из поляны, вырастал двухэтажный желтый барак. Стоял он там устало, покосившись, с потертым годами фасадом.

-- Ну вот. Тут продуктовый магазин есть, если что. Правда он далековато от ваших кубарей, поэтому сюда не ходи. Ходи в ЧеПоК, который ближе, ну я вам покажу, мы все равно проходить его будем, -- проводил нам небольшую экскурсию офицер. Я никак не мог вспомнить ни его имени, ни его звания (когда он представлялся, я на что-то отвлекся, не до него мне было, да и не разобрать ничего в общем гуле). Мне видны были его погоны с двумя звездами, приколотые поперек красных полос, но я не мог расшифровать этого нового для меня, армейского кода.

Дорога до второго КПП заняла у нас с полчаса, на нем у нас документов не требовали, просто открыли ворота и впустили всем скопом, и я увидел два здания, слева и справа. Ничего примечательного: одно длинное, одноэтажное, другое -- типовая советская школа.

-- Вот это столовая, -- говорил наш офицер, указывая рукой на одноэтажку, -- а вот это -- учебный корпус.

-- Товарищ полковник, а кормят хорошо? -- спросил Василий.

-- Нормально.

За третьим, последним КПП, асфальт заканчивался, и начиналась разбитая бетонка, проложенная через огромное поле, обрамленное яблонями. Зеленые, чуть неспелые фрукты, гнули ветви к земле. Выглядели они аппетитно, я думал сорвать или подобрать с травы. Но тут, будто поймав меня на мысли, снова вступил наученный казарменной жизнью Василий:

-- Вот сейчас вы нос воротите, а через неделю будете жрать эту гадость.

После этих слов аппетит у меня пропал.

Мы зашли на окруженный кубриками плац в полдень. Я вымок насквозь, хотел принять нормальный душ, но его тут попросту не было, вместо него за гроздьями жилых вагончиков в два длинных ряда стояли линялые умывальники с холодной водой и глубокими проржавевшими раковинами.

-- Э-хее, здарова! -- сказал мне Иван, с красивой фамилией Бунин.

Я его и не узнал в комке, со сдвинутой на затылок кепке и ремнем на яйцах. И дело было даже не в том, как он носил форму, а в том, как он держался. Он просто не был здесь тем, знакомым мне человеком, с которым мы гоняли на панк-концерты и напивались портвейном и дешевыми коктейлями. Иван всем своим видом показывал, что тут он -- не простой парень из дома напротив, а военный, у которого за плечами два года кадетского корпуса.

-- О, привет! Как вы тут? -- протянул я руку Ивану.

-- Да ничего не делаем пока, вас ждем.

-- Прикольно, ну ладно пойду я сумку скину, до встречи.

Я долго готовил себя к этому дню, хоть и слабо представлял, что меня ждет. Вроде не армия, но и не кампус. Мне предстояло ходить в камуфляже, подшивать подворотнички и заступать в наряды. Я также должен бы был вставать в шесть утра, делать зарядку, потом идти в столовую и завтракать. А вечером меня ждал отбой в десять. Но это, конечно, ерунда.

Из меня долго не выходили мамины пирожки. Целых пять дней. Понятия не имею, с чем это было связано не потому, что не было предпосылок для запора, а совсем наоборот -- они были повсюду. Их было бесчисленное множество.

Например, для меня до сих пор остается загадкой как сам факт строительства, так и конструкция наших кубриков. Эти сооружения были выполнены в форме деревянных параллелепипедов обитых железом, причем между обивкой и остовом имелось значительное пространство, в которое с удовольствием умещались крысы, игриво и шумно носясь по ночам над головами слушателей.

Каждый контейнер был разделен на три части: две комнаты площадью в пять квадратных метров и каптерка. В каждой комнате -- по две пары двухъярусных железных нар и, соответственно, по восемь жильцов.

И если беззаботная жизнедеятельность крыс должна была возыметь на мое пищеварение эффект совершенно противоположный, то сильное, впервые испытанное мной стеснение вполне могло послужить причиной кишечного затора, ведь мысль материальна и ментальное стеснение вполне могло стеснить проходы физиологические.

Более веским аргументом для такого сбоя в циклах естественного очищения организма могло быть питание. Жрать давали мало и три раза в день. Правда в армии тех лет кормили и меньше и хуже. Однако такой резкой перемены мне хватило для того, чтобы срать было просто нечем.